Все, что мы помним
Шрифт:
Мой сын – хороший сын. Мой сын понимает ценность вещей. Он знает, сколько стоит это место. Он очень хорошо разбирается в цифрах. И иногда говорит со мной про мой банковский счет. Который именует аккаунтом. Так что таковой у меня явно имеется. Он говорит, что я могу проверить его в любой момент, когда только захочу. Но для этого мне нужно зайти в свой личный кабинет.
– Кабинет? Как у Сердитой Медсестры?
– Это просто так называется. Это как вход в банк, только виртуальный. Чтобы туда зайти, нужно ввести пин-код.
– Код? Это как на этих раздвижных дверях?
– Почти. Код – это пароль.
– Понятно. Как у Фелисити. Как у Чарити.
– Наверное, можно сказать и так.
Мой сын обводит взглядом комнату, как обычно делает в таких случаях. Фотографию дядечки постарше он уже переставил от стенки на самый передний край этого, как его.
– Я могла бы использовать пароль Фелисити. Или Чарити. И тогда смогла бы проверить свой аккаунт.
– Нет, мам. Нужен твой собственный пароль. Больше ничей.
– Больше ничей?
– Вот именно.
– Но ты-то его знаешь?
– Да, конечно. Знаю.
– Ты мог бы записать его здесь, в большом ежедневнике. Тогда я смогла бы проверять свой аккаунт. И смогла бы сама проходить через раздвижные двери.
– Через… что? Нет, послушай, мам, это очень секретная вещь. Больше никто не должен его знать.
– Никто?
– Вот именно.
Я смотрю на свое окно. На деревья за ним. Он хороший сын. Он покупает мне всякие вещи. Он купил мне скрэббл. И сейчас ставит коробку с ним на тумбочку возле кровати. Достает ее из пластикового пакета, чтобы показать мне. Коробка не… как там это называется? Не в подарочной упаковке. В этом нет необходимости. Мой сын очень практичный.
– Что это? – спрашиваю я у него.
– Это скрэббл, мама.
– Скрэббл?
– Да. Ты раньше играла в него со своей приятельницей.
– Приятельницей?
– Да, мам.
– Раньше?
Он обводит взглядом комнату.
Во время ужина в столовой всё как обычно. Со стены улыбаются акулы. Вдоль нее под акулами выстроились в ряд инвалидные кресла и ходунки. Все сидят на своих местах за столом, уставившись на свои фрикадельки. Я присоединяюсь к остальным, усаживаюсь на стул и позволяю девушке из Шри-Ланки забрать у меня ходунок и поставить его к стенке рядом с остальными, под акулами.
Малый, который здесь не живет, занимает свое место рядом со мной.
– Вы с какого этажа? – спрашиваю я у него, поскольку знаю, что ему это нравится.
– О, я здесь не живу! – отвечает он мне.
Он говорит об этом некоторое время, потом останавливается. Похоже, ему хочется поговорить о чем-то другом.
– У меня есть пароль, – сообщаю я ему. – А у вас есть пароль?
Но это явно не то, о чем он хочет поговорить. Он хочет поговорить про Менеджера по Исходу, или кто он там такой на самом деле.
– Менеджера по Исходу?
– Менеджера по уходу.
– Вот и я про него.
Как бы там ни было, он хочет поговорить о нем. О том, что у того новая машина. Похоже, он думает, что это важно. Дорогая новая машина. Малый, который здесь не живет, рассказывает о том, какого она типа. Названия, цифры и все такое. Я спрашиваю у него, не такая ли это машина, на которых люди очень быстро переезжают через реки, поднимая тучи брызг, или мчатся по пляжу, или по самому краю пропасти, чтобы потом устроить пикник, как я это вижу по телевизору. Но он уже говорит о часах. Наручных часах. Говорит, что это очень дорогие часы.
– Это «Ролекс», – произносит он так, как будто это какое-то секретное и особенное слово, вроде пароля.
По-моему, ему трудно придерживаться какой-то одной темы.
Интересно, где тот славный парнишка, который моет полы, может сейчас быть? Где сейчас может быть тот славный парнишка, который моет полы? Вспоминаю, как Менеджер по Исходу, или кто он там такой на самом деле, говорил славному парнишке, который моет полы, о том, что тот должен быть частью команды, и как швабра этого славного парнишки извивалась на полу у его ног, словно испуганный зверек. Опять вижу, как Менеджер по Исходу тычет пальцем в лицо славного парнишки и говорит: «Испытательный срок». И вижу большие блестящие золотые часы у него на запястье, когда он произносит эти слова.
– Как он может позволить себе такие часы? – вопрошает малый, который здесь не живет.
– Кто? Славный парнишка, который моет полы?
Он отмахивается от меня и ковыряет свои фрикадельки.
Я захожу в комнату своей приятельницы. Пожалуй, было бы неплохо сыграть в скрэббл.
Моей приятельницы там нет. На ее кровати – какой-то мужчина.
А кто же еще там может быть?
Я придвигаю ходунок поближе к кровати и заглядываю этому мужчине в лицо.
Он ничего не делает, просто дышит и смотрит в телевизор.
Я внимательно изучаю его.
Он мне не нравится. У него седые волосы, как у того дядечки постарше на фотографии на этом моем, как его там. Но этот субъект совсем не похож на того дядечку постарше. Рот у него открыт, как будто его случайно забыли закрыть. Словно расстегнутая… как там эта называется, которая на штанах? Ширинка. Хотя не похоже, что он собирается что-то сказать. Тот дядечка постарше на фотографии всегда смотрит на меня так, словно собирается что-то сказать. Или уже что-то сказал и ждет, когда я рассмеюсь. Этот же не смотрит на меня и не собирается ничего говорить, и явно никогда никого не рассмешит. И у него что-то такое с шеей.
– Какой у вас пароль? – спрашиваю я у него.
Он ничего не говорит.
Звук в телевизоре выключен, как и у меня. Молодая женщина на экране зачитывает новости. Или что-то продает. Или рассказывает анекдоты. Мужчина на кровати моей приятельницы смотрит на эту молодую женщину с открытым ртом. А может, и не на нее. Может, он смотрит в окно. За окном – парковка для автомобилей. Но рядом с окном нет инвалидного кресла. Никуда он отсюда не денется.
– Мое окно лучше вашего, – говорю я ему. С какой это стати мне быть с ним любезной? – Все, что у вас есть в окне, – это парковка.