Все, что вы хотели, но боялись поджечь
Шрифт:
Я мучительно покраснела. С двенадцати лет всех девочек один раз в месяц действительно отпускали с физкультуры, но я и вообразить себе не могла, что Алексей Николаевич может быть в курсе таких страшных тайн.
— Нет! — чуть ли не крикнула я. — Нет!
— Да ладно, что ты волнуешься. — Он подошел ко мне и приобнял за плечи. — Хочешь, пойдем ко мне?
Еще вчера я бы, не раздумывая, сказала «да», но тогда, в тупике школьного двора, под сенью цветущих лип, я почувствовала в учителе музыки что-то угрожающее и непонятное. Он странно себя вел, у него вспотел лоб, он излучал какую-то
Я помотала головой, пытаясь от него отстраниться.
— Куда ты? — спросил он шепотом.
Я начала вырываться из его объятий активнее.
И тут он вдруг с силой притянул меня к себе, и его руки сжали то, что в будущем обещало стать моей грудью. Я окаменела, как в столбняке, я не могла пошевелить ни ногой, ни рукой и, что самое ужасное, не могла вымолвить ни звука. А его руки щупали меня везде. Я не знаю, сколько это продолжалось, но точно помню, что вдруг громко всхлипнула и он отошел. Я стояла в неестественной позе под липами, а Алексей Николаевич быстро уходил в сторону школы.
Следующим уроком обещала быть музыка, и я не выдержала. Я убежала домой.
Вечером мама выслушала мой сбивчивый рассказ и ужасно разозлилась.
— Ты вообще понимаешь, что ты мне сейчас говоришь? — закричала она. — Ты понимаешь, кто ты?!
Такой поворот стал для меня неожиданностью. Я не смогла ничего возразить, я просто слушала ее.
— Зачем ты к нему ходила, дрянь такая?! — визжала она, через каждые две секунды одергивая воротник блузки. — Ты что, не понимаешь, что он — мужчина?!
— Он обнимал меня и трогал меня через трусы! — вдруг точно так же, как мама, завизжала я. — Я не виновата! Он не отпускал меня!
— Не отпускал тебя, мерзавка, да? — Мама сцепила руки, и я увидела, как на ее ладонях проступают красные полумесяцы от ногтей. — А почему же, как ты думаешь? Может, потому, что ты, сучка, к нему лезла, лезла к нему, гадина ты такая, отвечай мне! Отвечай мне сейчас же!
— Ты что, больная?! — Я зарыдала. — Ты думаешь, я виновата в том, что он ко мне пристает?!!
— А кто же еще? — не отступала мама. — Кто, как не ты? Ты ведь, наверное, очень хочешь иметь отца, вот и лезешь ко взрослым мужикам, но пойми, идиотка, что у них это вызывает совсем другие мысли! Понимаешь ты это или нет?! Ты посмотри на себя в зеркало! Ты же здоровая кобыла! Ты меня уже больше! Ты что, думаешь, тебя кто-то воспринимает как маленькую девочку?!
Она орала на меня весь вечер и половину ночи. Наверное, впервые за всю жизнь я не уступила ей. То есть не признала привычно свою вину за происшедшее. Я настаивала на своей невиновности и тем самым разъяряла ее еще больше.
Но никакого удовлетворения мне это не принесло. Спать я легла растерянной, испуганной и полностью опустошенной.
Следующим утром я пришла в школу. Ничего не изменилось. Во время большой перемены я увидела Алексея Николаевича. Он разговаривал с завучем. Все выглядело вполне обычно, как всегда. Завуч, в своих идиотских очках с затемненными сероватыми стеклами, упрямо трясла головой, а «музыкант» иронично ей улыбался. Увидев меня, он несколько секунд смотрел мне в
Иногда на переменах я не ходила в столовую, а смотрела на девочек из старших классов, стайками собиравшихся в вестибюле школы. Они были разными, но я всегда могла выделить из них ту, которая нравится мальчикам. Такие девочки не были особенно красивыми, умными, стильными, но их тела были умнее их. Это и был джокер. Вся хрень, которую они несли, обесценивалась и исчезала в свете тех прекрасных и соблазнительных поз, которые они принимали. Их секс шел изнутри, они ощущали его, но не могли объяснить, в иные моменты он думал за них. Я поняла, что отличаюсь от этих старших девочек тем, что меня еще не начало распирать откуда-то снизу и неумолимо. Я не чувствовала. И пока не хотела.
А он чувствовал и хотел. Он был мужчиной, что, разумеется, сразу все проясняет.
Не думаю, что я шла к тому, что случилось, сознательно. Я просто хотела наказать маму. Я хотела доказать ей, что она была неправа. Что она не верила мне, не послушала меня и из-за нее со мной случилось нечто ужасное. Впрочем, эта скользкая грань между ужасным и обычным, между приемлемым и невыносимым преодолевается в детстве легко, как прыжок в «классиках». Я не виню, но в то же время не оправдываю себя. До сих пор я не могу понять только одного. Ученица шестого класса школы такого-то номера Саша Живержеева и учитель той же школы Алексей Николаевич С. вступают в отношения, скажем так, не предусмотренные уставом этой школы. Даже караемые законом. Неужели никто ничего не замечал?..
Конечно нет. Ведь даже моя мама считала, что я наконец-то угомонилась и взялась за ум. Ей было спокойнее от этой мысли, а я наслаждалась мыслями о том, что она даже представить себе не может, чем я на самом деле занимаюсь.
В первый раз это случилось после «огонька» — так в нашей школе назывались совместные посиделки с наиболее самоотверженными учителями, заканчивавшиеся дискотекой в актовом зале.
Я улизнула с дискотеки, потому что мама умоляла вернуться домой в девять. Ей надо было куда-то уйти. Само собой, пятница.
Алексей Николаевич настиг меня в раздевалке. Я облачалась в сапоги — мои сменные туфли беззащитно и как-то безнадежно валялись на полу, выложенном крупной, под мрамор плиткой.
— Саша… — сказал он, входя и загораживая своим телом весь проем раздевалки. — Ну, как ты?
— Ничего, — сказала я, справляясь с молнией на сапогах. — Вы извините, но мне надо идти. Мама очень просила прийти в девять.
Кажется, уже тогда я постигла выгоду бытия идиотки. Я говорила взрослым то, что действительно думаю о них или о происходящем, и они мгновенно оставляли меня в покое.