Все дороги ведут в Рим
Шрифт:
– Что ж, последую совету гения. Нам нужны несколько верных людей, чтобы отвезти письма, – согласился Август.
– Муций и Корв, – сказал Постум.
– Ты им доверяешь?
– У меня нет выбора.
– Хорошо, пусть будут Муций и Корв. Итак, что у нас есть… – Постум обвел сидящих на террасе взглядом. – Десятый и Двадцатый легионы в Виндобоне. Будем считать, что это не так уж и мало. Легионы союзников, которые мы вряд ли получим и…
– Обратись к Новгородской Республике, – вдруг сказал Элий. – Они всегда были на твоей стороне. Они могут помочь.
– Можно забрать из Германских провинций три легиона.
– Ребята, неужели во всей Империи нет десятка умных военных, чтобы спланировать операцию? – изумился Гет. – Зачем этот дилетантизм? Занимайтесь политикой. Прежде всего – союзники. А военными действиями пусть руководит Рутилий. Ваша задача – сделать так, чтобы он оказался на нашей стороне. Кто наш главный и самый сильный союзник?
– Франкия, – ответили Элий и Постум одновременно.
– Значит, Элий должен ехать во Франкию.
– Почему я?
– Потому что одно твое имя является гарантией по любому векселю, – популярно разъяснил Гет.
Глава XII
Игры Цезона Галла против варваров
«Римская армия может выиграть любую войну. Риму нужно вернуться к границам Империи времен Траяна, и тогда мы станем неуязвимы».
26
25 мая.
Макрин был уверен, что победит. Он никогда не сомневался в своей избранности и лишь ждал часа. И дождался. Истины светили звездами с небес, видимые лишь ему, Макрину. Южная граница Готии укреплена, повсюду доты, надолбы, окопы, ряды колючей проволоки: здесь и мышь не проскочит. А со стороны степей нападения ждать не придется. Не пойдут же варвары через земли двух словенских княжеств, чтобы напасть на царство Готское. Да и полноводная Ра у них на пути. Есть, правда, мосты у Раграда, но кто же пустит варваров к Раграду! Итак, осталось лишь произнести зажигательную речь, и солдаты воспрянут, станут героями и сокрушат. Смерть! Свинец! Сталь! Кровь! Каждое слово, как взрыв. Макрин давно уверился в волшебной силе слова, очаровал сам себя этой уверенностью. И других очарует. Смерть! Свинец! Сталь! Кровь!
– Воины! – воскликнул он. – За вами Империя!
Хотя за ними была лишь Готия, не самый надежный союзник Содружества, и престарелый Книва, трясущийся от страха в Танаисе. Если бы можно было откупиться от варваров, он бы откупился. Но от монголов откупиться было нельзя.
Макрин не говорил, он пел.
«Цицерон»… – шепнул кто-то из насмешников в задних рядах десятой когорты, но на него зашикали.
Уже не смысл слов, а музыкальные периоды и восторженные сравнения, как некий гипноз, обрушивались на когорты. Цезон Галл стоял рядом на трибунале с непроницаемым лицом. За свою жизнь он слышал много речей.
– У нас самая лучшая в мире кавалерия! – кричал Макрин.
– Га-а-а… – катилось по рядам в ответ.
– У нас лучшие в мире легионы!
– Га-а-а… – эхом отзывались когорты.
А рядового легионера десятой когорты Гая Куриона охватила вдруг неясная тоска. Ему захотелось встать на цыпочки, оглянуться. Тоска все усиливалась. Не слова Макрина его смутили, но сам воздух вдруг стал плотным и как будто враждебным, и можно было учуять за сотни миль ползущую по степи смертельную опасность.
Их подняли среди ночи и бросили… Нет, не в бой. На передислокацию. В степь. Белая пыль, поднятая солдатскими калигами, припорашивала лица слоем несъедобной муки. Зачем они покидали позиции, которые должны были защищать? На кого оставляли лабиринт окопов, доты, укрытия и укрепленный лагерь? Зачем тащились по степи в темноте, а потом под слепящим солнцем? Никто не объяснил. Легионеров охватила неприятная глухая тревога. Чтобы добыть победу, они должны были топать за нею час за часом, и туники под тяжелыми броненагрудниками пропитывались потом. Они еще верили, что идут за победой. Нелепость приказов не раздражала – никто не вдумывался в их смысл. Заплечные мешки сделались свинцовыми. Ремни впивались в плечи. Гай Курион с трудом стащил бронешлем с головы: пропитанный потом ремешок приклеился к подбородку – не отодрать.
Наконец марш оборвался. Они пришли – в никуда. Вокруг – по-прежнему степь. Ориентиром служили разбросанные друг подле друга курганы и полоска жидкого чахлого леса, посаженного сумасшедшими экологами над пересохшим ручьем. Один курган успели раскопать, и черная нора зияла, как вход а Аид. Велено было занять позиции и рыть окопы. Впрочем, сил ни у кого не было: окопы лишь успели наметить, прорыв канавки не глубже фута. Даже палатки не стали ставить – спать легли на голой земле, выставив часовых.
Утро не принесло ясности. Пили воду из пластиковых бутылок, жевали сухие лепешки. Обед обещал быть столь же скромным – полевая кухня застряла где-то в пути.
Центурион нервничал. Переговаривался по рации, кричал. Гай Курион видел, как по лицу центуриона, по гладко выбритой, отливающей синевой щеке стекает стеариновая капля пота. Одна, вторая… Гай стиснул винтовку.
За редкой полосой прикрывавшего их позиции леса непрерывно рокотало. Будто тысячи злобных псов собрались вместе и рычат, рычат. Отдали приказ рыть окопы.
На бреющем полете над их позициями пролетел самолет. В лучах солнца его крылья казались серебряными. Он летел так низко, что можно было отчетливо разглядеть красных драконов на крыльях. Два белых облачка зенитных разрывов повисли в синем небе слева и справа от самолета. Но разведчик пролетел невредимый и скрылся.
– А ведь это не наш, – зачем-то сказал новобранец рядом с Гаем, как будто другие не видели.
Стало как-то тревожно, хотя происходящее еще казалось каким-то ненастоящим, а смерть – далекой. Окопы все же вырыли. Не замысловатый лабиринт, а тонкую полосу, надрез на земле, в который десятая когорта забились, как стая перепуганных бактерий в рану. Паутина колючей проволоки отгораживала их от рокочущего лесочка. Центурион опять разговаривал по рации. Вернее, пытался связаться, но связи не было. Дальний рык перешел в лай – загрохотали римские батареи. Значит – скоро. Странно только, что весь этот грохот как будто в тылу. Ведь ожидали нападения с юга, там, где остались оборонительные укрепления.