Все друзья делают это
Шрифт:
Удивительно было наблюдать, как быстро в глазах одна реакция меняется на другую. Сначала удивление, потом вспыхнувший интерес, желание что-то сказать или сделать, и…
Искренне недоумение, я бы сказала более того — возмущение, что древний прием обороны женщины от мужчины был использован именно на нем!
— Теперь я точно знаю, что Никита был прав, — без толики сочувствия взглянув на мужчину, скрутившегося от боли и пышущего вместо дракона жаром, сказала я. — Мы с тобой не подходим друг другу.
Я была рада, что в свое время
К сожалению, я забыла о важном предупреждении, которое он внушал мне и требовал, чтобы запомнила, и даже на практике проверял. Тогда я все в точности повторила, а теперь…
— Все замечательно, моя птаха, — послышался где-то сверху гневный голос лучшего друга. — Только после такого удара у тебя всего несколько секунд, чтобы сбежать… И это главное, что ты должна была сделать.
Я слышала, что Филипп перестал едва слышно стонать, и была уверена, что он полностью оправился от удара. Подняв голову, взглянула на лучшего друга и…
У меня было две реакции. Бежать от него. И — к нему. Весьма противоречивые желания, я согласна, но и увиденное не было чем-то обыденным. Самое первое, на что обратила внимание — мой лучший, мой добрый и единственный друг был не просто зол, а почти в ярости. Я видела это по сжатой челюсти и прищуренным карим глазам. А еще — он был полностью без одежды, и мой взгляд самовольно цеплялся за его фигуру, прикипал к стопам, бедрам, кубикам пресса, плечам…
— Ты задержался из-за десерта?
— Ага, — он кивнул, бросил взгляд на Филиппа и снова взглянул на меня. — Прости, дорогая, но со сладким еще немного придется повременить.
А в следующую секунду он злым вихрем метнулся вниз.
За движениями мужчин уследить было трудно — они оба передвигались уверенно, быстро, и оба явно имели к драке талант.
— Аня, уйди, пожалуйста, в комнату, — не отрывая глаз от противника, попросил Никита.
Но он явно переоценил мою выдержку. Глядя на то, как они гарцуют напротив друг друга, примеряются, присматриваются, чтобы сделать хлесткий удар, я замерла испуганной ланью. Ноги ослабли и онемели, все, на что они согласились — позволить мне присесть на ступеньку.
А мужчины продолжали выяснять отношения. Без криков, стенаний, без слов. Видно было, что давно накипело! Не удержать теперь! Не оторвать друг от друга!
Попробовала уговорить — не услышали.
А я понятия не имела, что делать дальше. Сидела на лестнице, наблюдала за ними, машинально отсчитывала количество метких ударов и, как зачарованная, следила за каплей крови на треснувших от удара губах Никиты. Этот удар он получил, когда еще раз попросил меня удалиться.
— Уйди, Аня! — прикрикнул он, и…
Филипп воспользовался моментом. А я осталась сидеть на лестнице. Вдруг накатила такая слабость, что и дышалось с трудом. В груди как будто камень
— Нет… — чуть слышно пискнула я, когда образы мужчин перед глазами стали стираться.
Никита бросил взгляд в мою сторону, и, кажется, хотел наплевать на борьбу, оставить брата в покое — с него бы хватило отметин. Но тот снова не пропустил его промаха и повалил на пол. Прижал локоть к горлу, наверное, надавил очень сильно, потому что послышался хрип Никиты.
— Давно хотел это сделать, — произнес Филипп, нависнув над братом. — Ты даже понятия не имеешь, как часто я представлял, как изменится мой мир без тебя. Я мечтал, что останусь один. И снова буду единственным и любимым сыном.
Никита лежал безучастно, как будто и не боялся, а я схватилась за перила и, пытаясь перебороть слабость, начала подниматься.
— Мне не было жалко игрушек — их было так много, что хватило бы на пару детдомов. Мне не было жалко денег родителей — я тогда понятия не имел, что такое жадность и насколько это вкусно и потрясающе, быть состоятельным, — продолжил Филипп свои откровения. — Мне просто хотелось больше внимания от папочки и моей новой мамочки.
Мне удалось подняться на ноги, но слова Филиппа словно окунули меня в желе. «Новой мамочки?». Как это, «новой мамочки?»…
Мужчина будто почувствовал мое изумление и отвлекся от пленника, взглянул на меня.
— Не делай вид, будто удивлена!
Я ничего не ответила. Просто смотрела на него и понимала, что он удивительно, невероятно похож на Ингу Викторовну, он просто ее копия! И он — ее сын, несмотря на ни что.
— Правда, удивлена! — выдохнул, не веря, Филипп. — Тебе что же, никто не сказал? Ни лучший друг, ни моя новая мамочка? За все эти годы?!
Он рассмеялся.
Угадал, и сам себе не поверил.
Смеялся он раскатисто, долго. Никита успел поправить свою прическу и подвигать челюстью, проверяя: цела ли. А он смеялся. Я успела спуститься вниз, приблизиться к ним и сесть рядом. А он смеялся. В гостиную выбежали Иван Петрович, Инга Викторовна и Костя. А он смеялся. В дверях гостиной, ахнув, застыла Ольга. А он смеялся. Никита закрепил на бедра слетевшее в бою полотенце. А он все также смеялся.
И только когда я прикоснулась к его руке, он оборвал безудержный смех и колко взглянул на меня.
— Когда Никита говорит о тебе, — сказала я напряженному мужчине и погладила не его, а маленького мальчика, затаившего надолго обиду, — он всегда говорит именно так — «брат». «Мой брат то», «мой брат се»… Для него ты брат, понимаешь?
Я бросила взгляд на Никиту и улыбнулась сначала ему, а потом Филиппу.
— Когда о вас говорит Инга Викторовна, ее глаза лучатся гордостью и любовью, а слова звучат именно так — «мои сыновья». «МОИ». «СЫНОВЬЯ». Только так. И никак иначе. Вы оба ее сыновья, понимаешь? Оба.