Все хроники Дюны (авторский сборник)
Шрифт:
— Всегда есть Хуануи, — мягким голосом сказала Ганима. — И альтернатива — водосборник смерти. Уверена, тебе не стоит вмешиваться оттуда, где ты будешь.
Ирулэн побледнела, поднесла руку ко рту, забыв на мгновение всю свою выучку. Это было свидетельством, сколько заботы она вложила в Ганиму почти полное забытье чего-либо, кроме животного страха.
— Гани, за себя я не боюсь. Ради тебя я брошусь в пасть червя. Да, я то, чем ты меня называешь — бездетная жена твоего отца. Но ты — мой ребенок, которого у меня никогда не было. Я умоляю тебя… — слезы блеснули в углах ее глаз.
Ганима, поборов тяжелый комок в горле, сказала:
— Есть между нами и еще одно различие. Ты никогда не была Свободной. А я являюсь именно ей. Это — пропасть, которая нас разделяет. Алия это понимает. Кем там она еще ни будь, но это она понимают.
— Нельзя сказать, что Алия понимает, — с горечью проговорила Ирулэн. — Не знай я, что она из рода Атридесов, я бы решила, что она задалась целью уничтожить эту семью.
«А откуда тебе знать, что Алия до сих пор Атридес?» — подумала Ганима, дивясь слепоте Ирулэн. Она же — из Бене Джессерит, а где ж еще лучше знают историю Богомерзости? А она не позволяет себе даже думать об этом, не говоря уж о том, чтобы поверить. Алия, должно быть, заколдовала каким-то образом бедную женщину.
Ганима сказала:
— Я должна тебе долг воды. Ради этого, я буду охранять твою жизнь. Но твой кузен поплатится. И не будем больше об этом.
Ирулэн уняла дрожь губ, вытерла глаза.
— Я так любила твоего отца, — прошептала она. — И даже не знаю, жив он или мертв. — Может, он и не мертв, — ответила Ганима. — Этот Проповедник…
— Гани! Порой я тебя не понимаю. Стал бы Пол нападать на собственную семью.
Ганима пожала плечами, поглядела в меркнущее небо.
— Может быть, его развлекает такое…
— Как можешь ты так легко говорить об этом…
— Чтобы держаться подальше от темных глубин, — ответила Ганима. — Я не насмехаюсь над тобой. Видят боги, нет. Но я просто дочь своего отца. Я — каждый из тех, кто вложил свое семя в род Атридесов. Ты не думаешь о Богомерзости, а я ни о чем другом думать не могу. Я — предрожденная. Я знаю, что внутри меня.
— Глупое старое суеверие о…
— Нет! — Ганима подняла руку ко рту Алии. — Я — проклятая программа развития всего Бене Джессерит, вплоть до… и включая мою бабушку. И я много большее, — чиркнув ногтем по левой ладони, она расцарапала ее до крови. — Тело мое юно, но его жизненные опыты… О, БОГИ, Ирулэн! Опыты моих жизней! Нет! — она опять подняла руку, поскольку Ирулэн подошла поближе. — Я знаю все будущие, которые провидел мой отец. Во мне мудрость многих жизненных сроков, и все их невежество тоже… вся их бренность. Если ты намерена мне помочь, Ирулэн, узнай сначала, кто я есть. Ирулэн непроизвольно наклонилась и обняла Ганиму, обняла крепко, прижавшись щекой к ее щеке.
«Не сделай так, чтобы я должна была убить эту женщину, — подумала Ганима. — Не допусти этого».
И, только промелькнула в ней эта мысль, надо всей пустыней опустилась ночь.
Глава 45
Маленькая птичка, клювик в красных жилочках,
Свой зов тебе послала, пропев над съетчем Табр.
Лишь раз тебя окликнула, и ты ушел от нас,
От нас ты удалился в Долину Похорон.
Плач по Лито II.
Лито пробудило звяканье водных колец в женских волосах. Он поглядел в открытый дверной проем своей камеры и увидел сидящую там Сабиху. Полу спутанным от дурмана-спайса сознанием он увидел вокруг нее очертания всего того, что открылось ему о ней в его видении. Она была на два года старше того возраста, когда большинство женщин Свободных выходят замуж или по крайней мере заключают помолвку. Следовательно, ее семья для чего-то ее приберегала… или для кого-то. Она брачного возраста… Это очевидно. Его подернутые видениями глаза видели ее существом из Земного прошлого человечества: темные волосы и бледная кожа, глубокие глазницы, придававшие зеленоватый отлив ее заполненным синевой глазам, маленький носик, широкий рот над острым подбородком. И она была для него живым сигналом, что здесь, в Джакуруту, знают о плане Бене Джессерит — или подозревают, каков он. Значит, они надеются возродить через него Империю Фараонов, да? Вот почему они намереваются заставить его жениться на их Сестре? Сабиха наверняка не может этого предотвратить.
Хотя, его тюремщикам известен этот план. И откуда они его узнали? Они не уходили вместе с ним туда, где жизнь становится движущейся перепонкой среди других измерений. В рефлекторную и круговую субъективность его видений, открывших ему, что Сабиха принадлежит лишь ему, и только ему одному.
Опять звякнули водяные кольца в волосах Сабихи, и этот звук всколыхнул его видения. Он знал, где он побывал и чему научился. Ничто не сможет этого стереть. Он не ехал теперь в паланкине на большом Создателе, под позвякивание водных колец, среди других пассажиров и напевов их путевых песен. Нет… Он был здесь, в каморке Джакуруту, отправившийся в самое опасное из всех путешествий: прочь из Ал аз-сунна уал-джамас и назад в него, прочь из реального мира ощущений и назад в этот мир.
Что она делает здесь, с ее позвякивающими в ушах водными кольцами? О, да, помешивает очередную порцию того варева, что, как они считают, держит его в плену — пищу, приправленную эссенцией спайса, чтобы держать его наполовину в реальном мире, либо вне его, пока он либо не умрет, либо не достигнет успеха — план его бабушки. И всякий раз, когда он полагал, будто выиграл, они отсылали его назад. Леди Джессика, конечно, права — старая колдунья! Но что делать? Самое полное припоминание всех жизней внутри него бесполезно до тех пор, пока он не сумеет организовать данные и вспоминать их по своей воле. Эти жизни стали сырьем для анархии. Одна из них — или все вместе — могли бы его и одолеть. Спайс и его странное пребывание здесь, в Джакуруту — игра по отчаянным ставкам.
«Сейчас Гурни ждет знака, а я отказываюсь его подать. Сколько продлится его терпение??
Он посмотрел на Сабиху. Она откинула капюшон, обнажив татуировку племени на висках. Лито сначала не узнал татуировку, затем вспомнил, где он находится. Да, Джакуруту до сих пор живет.
Лито не знал, благодарить ли свою бабушку или ненавидеть ее. Она хотела, чтобы его инстинкты вышли на уровень самосознания. Но инстинкты это только расовая память о том, как управляться с кризисами. Его непосредственные воспоминания других жизней рассказывают ему намного больше этого. Теперь он их упорядочил — и видел, в чем опасность разоблачения себя перед Гурни. И нет способа утаить свое откровение от Намри. Да, Намри — еще одна проблема.
Сабиха вошла в его каморку с чашей в руках. Он восхитился тем, как падал свет, радужным свечением окаймляя ее волосы. Она нежно приподняла его голову и принялась кормить его из чаши. И только тогда Лито осознал, как же он слаб. Он позволил ей кормить себя, а ум его блуждал, припоминая собеседование с Гурни и Намри. Они ему верят! Намри больше, чем Гурни, но даже Гурни не может отрицать того, что его чувства уже поведали ему о происходящем на этой планете.
Сабиха вытерла его рот краем своего платья.
«А-а-а, Сабиха! — подумал он, припоминая другие видения, болью наполнившие его сердце. — Много ночей грезил я возле открытой воды, прислушиваясь к дующим над головой ветрам. Много ночей мое тело покоилось рядом со змеиным логовом, и сквозь летний жар я грезил о Сабихе. Я видел, как она укладывает спайсовый хлеб на раскаленные докрасна пластальные противни. Я слышал чистую воду канала, нежную и сияющую, но буря бушевала в моем сердце. Она отхлебывает кофе и ест. Зубы ее сверкают среди теней. Я вижу ее вплетающей в свои волосы мои водяные кольца. Благоуханный аромат от ее груди поражает меня до глубины души. Она терзает меня и гнетет самим своим существованием».