Все изменит поцелуй
Шрифт:
— Что? Ты послал его за мной? Брэдстоун улыбнулся.
— Я хотел спасти тебя, любовь моя. Спасти и вместе с тобой найти сокровища. И я был очень расстроен, когда увидел, что ты отправилась на поле боя. Я рассчитывал захватить тебя в обозном лагере, среди женщин, пока будет идти сражение. Но вышло так, что после взрыва, пока еще не рассеялся дым, я унес тебя, и никто этого не заметил.
— Благодарю вас, милорд, — прошептала Оливия.
И она снова вспомнила взрыв. Но как же Роберт — остался ли он в живых? Тревога за мужа не давала ей покоя — но как она могла узнать о его судьбе?
— Ты
— Да, я был добр, — кивнул маркиз. — Но довольно об этом. Нам надо поторопиться.
Собравшись с силами, Оливия наконец встала с постели. Если она хочет от него убежать, в городе это будет гораздо проще. Синяки у нее на ногах уже сделались какими-то зеленоватыми, а обожженная рука сильно болела. Она с невозмутимым видом одернула остатки своего платья, чтобы прикрыть голые ноги.
— Красавица! — воскликнул Брэдстоун, подавая ей чулки и башмаки. — Прекрасна, как всегда! Однако придется надеть на себя еще что-нибудь. Не могу же я допустить, чтобы моя маркиза ходила в лохмотьях!
Он протянул ей мантилью — она была черная от копоти и вся в дырах.
С вымученной улыбкой Оливия взяла накидку и, с трудом сдерживая стон — все тело болело ужасно! — завернулась в нее.
— А зачем тебе нужна моя помощь? — спросила она. — Ты же знаешь, что сокровища здесь, в Бадахосе. Так зачем тебе брать меня с собой? Я тебе буду только обузой. — Маркиз захохотал, и в его смехе Оливии послышалось что-то похожее на рычание бешеной собаки.
— А что, если их здесь нет? — Он полез в ее саквояж и достал записную книжку. — Я уже по горло сыт твоими обманами, и если мы не найдем сокровища в Бадахосе, то ты будешь переводить эти записи до тех пор, пока не переведешь правильно! — Брэдстоун швырнул в нее записную книжку. — Даю тебе слово: за каждую пустую гробницу, которую мне придется раскопать, ты будешь расплачиваться своим телом, и это будет повторяться до тех пор, пока ты не отточишь свои переводческие способности… — Тут он вынул из-под плаща внушительного вида кинжал. — Чтобы они стали такими же острыми, как этот кинжал! Если до этого момента у Оливии еще были какие-то надежды на спасение, то теперь они мгновенно развеялись. Она оделась, пригладила волосы и уже готова была выходить, но тут маркиз снова повернулся к ней, и лицо его исказилось гневом.
— Не думай, дорогая, что тебе удастся от меня убежать. — Затем вытащил из-под плаща ее же собственный пистолет. — С твоей стороны было весьма предусмотрительно принести его мне. А поскольку я пока еще не очень-то тебе доверяю, то боюсь, что мне придется воспользоваться этой вещицей в целях обеспечения твоей верности.
С этими словами маркиз вытолкнул ее за дверь и далее — на лестницу. И Оливия почувствовала, что в спину ей упирается дуло пистолета.
Предрассветные улицы захваченного города давали мало шансов на побег. Мародерство и грабежи уже почти прекратились, и солдаты, уснувшие от выпитого вина и рома, валялись в подворотнях и в сточных канавах. Все вокруг было усыпано битым стеклом, а двери домов и лавочек были взломаны — очевидно, за оказанное им упорное сопротивление англичане действительно разграбили весь город.
— Вот она, суровая кара, — сказал Брэдстоун, переступая через труп обнаженной женщины. — Очень милый вид!
Вероятно, маркиз заранее кое-что здесь разведал, потому что они уверенно шагали прямо к кафедральному собору.
— Как вам удалось выжить, милорд? — спросила Оливия. — Вас давно считали…
— Покойником? — Он криво усмехнулся. — Видишь ли, когда «Бонвентура» стала тонуть, французы, потопившие корабль, вытащили меня из воды. К счастью, их капитан оказался человеком неглупым и сразу сообразил, что за меня можно будет получить выкуп. Но он, к сожалению, так и не успел отправить письмо в Англию — в порту его убили, а я некоторое время провел во французской тюрьме, и там…
Он внезапно умолк: им навстречу шли английские солдаты — вероятно, они подбирали на улицах своих пьяных приятелей. Брэдстоун схватил Оливию за руку, затащил в ближайшую подворотню и заслонил, чтобы ее никто не заметил. Она, пожалуй, могла бы позвать на помощь, но он приставил к ее виску пистолет и приложил палец к губам. Пока солдаты не прошли мимо, Оливия не смела даже вздохнуть, но и после этого Брэдстоун не вышел из подворотни.
— Ты так похорошела, Оливия, — проговорил он неожиданно. — Кто бы мог подумать, что через семь лет ты станешь такой прекрасной и такой очаровательной женщиной!
Оливия оцепенела.
Он провел ладонью по ее щеке и вновь заговорил:
— Желаю тебя — прямо сейчас. Поверь, ты не пожалеешь. Оливия поморщилась и сказала:
— Скоро совсем рассветет. Для развлечений, милорд, у вас еще будет время. А сейчас надо побыстрее добраться до сокровищ.
Он засмеялся и провел дулом пистолета по ее шее. И от прикосновения холодного металла у нее по коже побежали мурашки.
— Ах, какая нетерпеливая! Жаждет поскорее добраться до сокровищ! Бьюсь об заклад, что и до меня тоже!
Оливия опять поморщилась, но на сей раз промолчала.
Брэдстоун наконец-то выглянул на улицу, посмотрел по сторонам и, убедившись, что поблизости никого нет, вытащил Оливию из подворотни. Они снова зашагали в сторону собора. Впереди на фоне приземистых домиков высились его средневековые башни. Оливия лихорадочно обдумывала способ побега, так как почти не сомневалась: впавший в безумие Брэдстоун в конце концов ее убьет.
Решив отвлечь маркиза разговором, она спросила:
— А как ты попал в Испанию?
— Мой тюремный надзиратель в Гавре оказался слишком алчным человеком. Как-то раз за игрой в карты я предложил ему сделку. Рассказал ему про клад и пообещал, что мы найдем его и поделим, если он сумеет добыть необходимые бумаги для нашего путешествия в Мадрид. Он раздобыл бумаги, но, когда мы прибыли на место и не нашли никаких сокровищ, власти арестовали нас и бросили в тюремный карцер за подделку документов. — Тут он издал какое-то глухое рычание, словно воспоминание об этом жутком месте привело его в бешенство. — Четыре года я просидел в темном карцере. Четыре года я не видел белого света и слышал только шаги тюремщиков, когда они вспоминали о нас и приносили пищу.