Все кошки смертны, или Неодолимое желание
Шрифт:
Мнишин сделал актерскую паузу, внимательно наблюдая за реакцией на свои слова заткнутой в мой нагрудный карман авторучки. Но краем глаза я отметил, что Харин в это время жадно поедает глазами невинно уставившегося в потолок Прокопчика.
– И эта самая парочка - вылитые вы по описанию, - широким движением руки обведя наши с помощником рабочие места, завершил наконец Мнишин свою эпическую поэму.
Я незаметно перевел дух.
Ну, если это все - то поборемся. В подъезде было темно, как у бегемота в
– И как же они меня описали?
– насмешливо поинтересовался я.
– Во что, к примеру, я был вчера одет?
По лицу Мнишина пробежало легкое облачко, он пробормотал:
– Описали, как положено, не беспокойся…
И я воспрял духом, поняв, что здесь действительно можно не беспокоиться.
– Зато вот этого твоего… - Мнишин небрежно мотнул подбородком в сторону Прокопчика, - этого твоего саньчу-паньчу очень даже хорошо описали: как он по лестнице в гипсе своем на костылях шкандыбал!
Здесь, уверен, и был запланированный ими момент истины. Сам я боялся даже взглянуть в сторону Прокопчика. Но оба опера как по команде обернулись к нему и уставились во все глаза. Мне оставалось только молиться, чтобы он не дал слабину. Не переиграл или, еще того хуже, не начал по-дурацки оправдываться. Эти два зубра мигом почувствовали бы фальшь, а уж дальнейшее было бы делом техники…
– Я? Я шкандыбал?
– театрально изумился Прокопчик.
Слишком театрально. Я обреченно понял, что сбываются самые мои худшие прогнозы. Но данный мне от Бога помощничек уже закусил удила.
– Это вы, извиняюсь, про когда говорите?
– пружинкой выскочив из-за стола, громогласно вопросил он.
– Это вы про давеча, что ли, говорите? Про надысь? Так я уж третьего дня был на своих двоих — все срослось, как у молодого!
И тут, к моему удивлению (краем глаза я отметил, что не только моему), он резво вывалился на середину комнаты и ни с того ни с сего яростно ударил по паркету вприсядку, весело заорав во все горло:
– Эх, яблочко, куды ты ко-отишься?..
– Он у тебя что, припадочный?
– неприязненно обернулся ко мне Мнишин, опасливо сторонясь выкидывающего в разные стороны коленца Прокопчика.
– Хотите - могу еще чечетку сбацать, - ничуть не смутившись, предложил тот. И, почуя обозначившийся перелом в настроении визитеров, окончательно обнаглел и пошел напролом: - А ежели желаете кадриль или там тур вальса, могу пригласить. Мне товарищ Харин давно как мущинка нравицца!
Эх, где наша не пропадала! Надо было закрепить успех, и я тоже очертя голову ринулся в наметившуюся брешь посреди ихней обороны.
– Нет, вы чего, ребята, совсем сбрендили?
– недоуменно пожал я плечами.
– Ну каким боком нас могло занести в этот… как его там?.. бордельеро? Да еще садо-мазо!
– Мы покамест сексуальной ориентации до конца не утратили!
– отдуваясь, с оскорбленным видом поддержал меня Прокопчик, перед тем как снова вернуться за свой стол.
– Ориентируемся помаленьку.
– А тем более перестрелка с патрульными, - совсем уж обиженно закончил я.
– Вы ж меня сто лет знаете…
– Ладно, ладно!
– примирительно замахал руками Мнишин, а на его с Хариным физиономиях, к моему облегчению, уже явственно читалось: «Не прошло — не надо!» - Есть еще вопросики.
– Давайте по одному, - покладисто согласился я: гроза прошла стороной.
– Насчет этой Шаховой. Было вскрытие. Так чего там только не нашли: и алкоголь, и опиаты, и амфетаминчика следы… - Мнишин внимательно вгляделся в пряжку моего ремня.
– Она у тебя по квартире-то, часом, не шмаль искала, а? Баловались накануне, а утром ее и прокумарило? Вот и перевернула тут у тебя все вверх дном…
– Ага, - согласно кивнул я, - а как отыскала, оттянулась и пошла на радостях на балконном поручне плясать.
– Не отыскала, - с сожалением вздохнул Мнишин.
– Свежачка на вскрытии не нашли, только старые следы. Кстати, знаешь, что еще обнаружилось: рак, очень запущенный, уже с метастазами.
– У нас лечить умеют только мертвых, - пробормотал я, пораженный гораздо больше, чем этим ребятам могло прийти в голову.
– Так что прокурор отказное готовит, - продолжил Мнишин, пропустив мое замечание мимо ушей.
– Самоубийство на фоне депрессии и абстинентного синдрома. «Белка», короче. Тебя-то еще потаскают… Ну, ты тертый, в советах не нуждаешься.
Они оба потянулись к выходу. Предупредительный Прокопчик распахнул перед ними дверь и только что во фрунт не вытянулся. Мнишин уже был на лестнице, когда Харин, притормозив, обнял меня за плечо и, ласково дыхнув мне в ухо кариозной гнильцой, пробормотал:
– Счастлив твой Бог, Северин, что сАмоубийство, - он сделал ударение на первом слоге.
– А то наследственность у этой поблядушки - ой-ё-ёй! Мамашка ейная до сих пор по психушкам - и не за сАмо, а за самое настоящее за убийство. Мог бы тоже сейчас тут лежать на клочки порезанный.
И лицо харинское выражало при этих словах такую нескрываемую мечтательность, что мне аж скулы свело.
– Мамаша? В смысле, мать Нинель? Ангелина Шахова?
– переспросил я растерянно в их уже удаляющиеся спины.
– Кого это она… на клочки?
– Ты тогда еще здесь не работал, - на ходу обернулся небрежно Мнишин.
– Учителку она зарезала. Та с мужем ее амурилась. Как бишь звали-то ее? Таверова? Тавирина?
– Тавридина, - авторитетно поправил Харин. — Светлана Игоревна, математичка. Мы еще ее в школе Ставридой звали.