Все кошки смертны, или Неодолимое желание
Шрифт:
– Стасик, Стасик, - завыла плешь, - это Воробьев! Воробьев-Приветов! Ну, не Приветов, а Панасюк! Ты меня помнишь? Понос! Понос!
Голова у меня ехала кругом. Не вполне проснувшись, я ошалело таращился в экран. Какой-такой Воробьев? У кого понос? И почему с поносом - ко мне? Что, больше некуда?
– Стасик, Стасик… - ныло из монитора.
Если не пустить, нагадит у дверей, мелькнула дурацкая мысль. И тут же еще сразу две совершенно не связанных с первой мысли с ходу стукнулись лбами, как бильярдные шары, и разлетелись в противоположные стороны:
– это из „Фаруса?“ и „Панасюк - это из класса?“.
Еще не додумав до конца, я почти автоматически щелкнул клавишей, открывающей входной замок. А через секунду ко мне в офис ввалился совершенно незнакомый тип, укутанный в странную хламиду до полу, похожую на веселенькой расцветки оконную штору. Из-под шторы торчали надетые на босу ногу шлепанцы. Торопливо пробежав через комнату, он зачем-то выглянул в окно на улицу, что-то буркнул себе под нос и только тогда обернулся наконец ко мне, чтобы поинтересоваться:
– Небось думаешь, я псих?
Я пожал плечами: дескать, ничего не думаю.
– Нет? А вот и напрасно. Вообще-то, я полный псих, - заявил он, без приглашения опускаясь в кресло перед столом и бормоча: - Станешь тут…
Некоторое время мы молча смотрели друг на друга: он со скорбью, я с недоумением.
– Вот, - произнес он наконец, подергав за край своей цветастой хламиды, - маскируюсь. Чтоб консьержка не донесла им, гадам.
Точно псих, подумал я, но на всякий случай поинтересовался:
– Кому это - «им»?
– Да охране моей собственной, - горько засмеялся он.
– Такая вот ирония судьбы! На ночь, когда я в квартире запертой, они уходят, а одному мне выходить не полагается.
Длинные мысли у меня по-прежнему не получались, поэтому я продолжал думать короткими. Псих был под охраной - это хорошо. Но сбежал - плохо. Еще хуже - прибежал ко мне. И уж совсем хреново — не разобравшись спросонья, я его впустил. Теперь надо соображать, как его выпереть.
Вспомнив, что с сумасшедшими следует разговаривать по возможности спокойно, я любезно осведомился:
– А ко мне по какому вопросу?
– Ты что, Стасик, правда, что ли, не узнал меня? — От удивления он даже привстал.
– Это ж я, Валя Панасюк!
Я вгляделся. Вальку Панасюка по прозвищу Понос я действительно хоть смутно, но помнил. Он был рыжий, вихрастый и мордатый, а передо мной сидел худой, лысеющий господинчик с впалыми щеками, и пучки растительности, обрамлявшие пустошь на его голове, имели сероватый оттенок без всякого намека на полыхающие Валькины кудри.
Боюсь, мои колебания отразились на лице, потому что визитер в огорчении всплеснул руками.
– Елки-палки, - воскликнул он, по-крысиному поведя из стороны в сторону подвижным кончиком носа, - неужто я так изменился!
И тут я его узнал - вот по этому самому характерному движению. Никто из моих знакомых ни до, ни после не умел так двигать носом - словно жалом водить. В этом было что-то абсолютно звериное. Или энтомологическое.
– Ну, слава богу!
– Лицо снова выдало меня, потому что с этими словами Панасюк удовлетворенно откинулся в кресле, после чего проговорил, со значением вглядываясь мне в глаза:
– А ведь я по делу к тебе. По нашему общему, между прочим, дельцу. И чтоб сразу все стало ясно: у меня другая фамилия теперь. Воробьев-Приветов! По дедушке. В смысле, по дедушке - Приветов. А по бабушке - Воробьев.
Но от этого сообщения сразу все ясно отнюдь не стало. И то сказать: со времени барбамилово-амфетаминовых Мериновых укольчиков еще и суток не прошло. Я по-прежнему не до конца разбирался в происходящем. Какое-такое у меня общее дельце с Валькой Панасюком по прозвищу Понос? И при чем здесь дедушка Приветов?
– Ну же, ну же, соображай!
– хитровански щурясь, подбодрил он меня.
– Могу подсказочку дать, хочешь? Жесткий диск! Вернее, даже два. Два жестких диска!
И Панасюк-Приветов для наглядности весело покрутил перед моим носом два растопыренных пальца. Но требуемого эффекта опять не достиг: подсказочка никак не помогала мне соображать. Снова окинув взглядом веселенькую хламиду с торчащими из-под нее шлепанцами, я еще больше укрепился в мысли: все-таки псих!
– Стасик, ты меня разочаровываешь, - с некоторой даже томностью протянул тем временем ночной визитер.
– Про тебя тут легенды рассказывают, какой ты великий и ужасный, а на самом деле…
– Кто?
– спросил я, в основном чтобы выиграть время на придумывание способа, как половчее выставить чокнувшегося за время разлуки одноклассника.
– Что - кто?
– с интересом наклонился он ко мне.
– Кто легенды рассказывает?
– Люди, Стасик, люди. От людей, знаешь ли, не укроешься. Люди - они все знают…
Способ все не придумывался. И тогда наконец-то проснувшись, я решил, что самое простое - ничего такого не измышлять. А просто взять его за шкирку и довести до выхода. Но сначала требовалось все-таки дать ему шанс покинуть помещение самостоятельно.
– Вот что, - сказал я, поднимаясь на ноги.
– Не люблю отгадывать загадки во втором часу ночи. Люблю в это время спать. Давайте-ка по-хорошему: приходите завтра утром, и все обсудим. А сейчас…
Но Воробьев-Понос-Приветов не дал мне договорить. Тоже вскочил с места, царственным жестом завернулся плотнее в свою оконную занавеску и гордо вперил в меня острый подбородок - что твой римский патриций.
– Да, Станислав, - произнес он с горечью, - ты меня действительно разочаровал. Неужто правда думаешь, что президент группы компаний «Фарус» сбежал в покрывале от своей службы безопасности, чтоб здесь с тобой шутки шутить?! Ну хорошо, я сам виноват - неверный тон взял, хотел, понимаешь, на школьных воспоминаниях… Но твоя-то где прославленная сообразительность, а? Или это не ты через дружка своего муровского еще вчера все сведения на мой холдинг получил? И на меня лично в том числе? И не ты ли двух моих бойцов повязал на квартире у этой сучки Нинельки? А потом одного еще и замочил - скажешь, нет?