Все лестницы ведут вниз
Шрифт:
Расчесываясь Аня разглядывала свои глаза, нос, уши, брови, скулы, губы. Странно, но она никогда не замечала за собой, что может себе же так нравится. Было интересно смотреть на свое лицо — Анька, оказывается, очень красивая. Убедившись, что действительно она красива, Аня улыбнулась себе в зеркало, постояла так, присмотрелась — и губы у нее очень милые, очень симпатичные. Потом, выключив свет в ванной, пошла в комнату.
Во всей квартире темно. Только из окна просачивается счет фонарей. Очень тихо, совсем спокойно. Мама спит на диване — слышно ее слабое дыхание. Вот, автомобиль проехал по пустой улице и
Аня разделась, аккуратно разложила свои вещи на стуле: долго складывала джинсы — чтобы как надо; расправив, повесила на стул блузку; разгладив, сложила носки; ровно поставила тапочки, а телефон осторожно положила на тумбочку. Закутавшись в теплое одеяло, Аня положила голову на подушку. Спокойно, мягко, хорошо. Еще раз Аня улыбнулась себе, как несколько минут ранее отражению в зеркале. Как же ей всегда нравилось — она это обожала — беззаботно и плавно уплывать в страну снов.
В животе что-то проснулось: леденящее, тревожное, метающееся из стороны в сторону. Оно двинулось вверх — сжало грудь, сдавило сердце, потом ухватилось за горло.
Стены комнаты сотряс истошный крик.
Дарья Николаевна, вскочившая и страшно перепуганная криком Ани, не спала всю ночь. Дочка билась в истерике: рыдала, словно испытывая нестерпимую боль. Била руками и ногами о кровать, вертела головой и роняла ее на подушку. Долго не могла успокоиться Аня — кричала как в бреду. Мама, стоящая на коленях у кровати дочери тщетно старалась успокоить Аню — держалась за ее вспотевшие ладони, гладила ее по рукам, по волосам, и повторяла нежные слова, сама испуганно плача и надеясь, что все обойдется и бедная Анечка вот-вот придет в себя.
Весь приступ истерики Дарья Николаевна выслушивала, как дочь повторяет, что она убийца, она устала и больше так не может. Кричала Аня, что вся жизнь ее — это несуразица, абсурд и скверна.
— Скверна! Скверна! Не отмыться, мам! Никогда!
Когда Аня успокоилась, и вся мокрая лицом от пота и слез, с взъерошенными, запутавшимися и местами прилипшими ко лбу и вескам волосами; когда она лежала не двигаясь без сил, сказала:
— Мам, иди спать.
— Что случилось, доча? — побледневшая от переживаний спросила мама.
— Заболела я, мам. Давно заболела. Иди спать. Я хочу заснуть.
3
Под утро поднялась температура, но Дарья Николаевна и без того не вышла бы на работу, решив, что за дочерью необходимо день присмотреть. Оставлять ее одну было нельзя. Истерика Ани до сих пор стояла перед глазами, а в ушах эхом разносились ее скребущие душу крики.
Дарья Николаевна всю ночь не сомкнула глаз, зато эмоционально изнеможенная Аня заснула очень крепко и спала до самого обеда. Рано поднявшись, мама успела сбегать в магазин, опасаясь, что дочка проснется одна, и с ней — «не дай Бог» — что-то подобное повторится. Перед уходом она заглянула к Ане за занавеску и потрогав ее горячий лоб, убедилась, что дочка заболела, и это — решила она — причина всех ее ночных бредней.
Проснувшись, Аня от всего отказалась, кроме бульона и сладкого чая с конфетами. Вставать с кровати категорически не желала, а потому Дарья Николаевна приносила все к постели дочери. Аня до сих пор прибывала в каком-то полузабытье.
В комнате работал телевизор — тихо, но Аня все слышала. Передавали новости
Еще днем Дарье Николаевне звонила Ирина Васильевна. Директор говорила быстро, будто намереваясь сообщить все разом — одним выдыхом. Она стала что-то перечислять, но не успев дойти до основного, ради чего и звонила, Дарья Николаевна перебила ее и сказала, что ее ребенок сильно болен и ей, как матери, не до мелких школьных шалостей Ани.
— Когда Аня выздоровит, я к вам забегу, — сказала она и положила трубку.
Но ближе к вечеру раздался звонок в дверь — пришел участковый. Ане надо явиться в местное отделение полиции.
— Объясните, что случилось? — на пороге спросила взволнованная Дарья Николаевна.
Участковый ответил, что сам пока не в курсе деталях произошедшего, ведь его только прислали сообщить, но ему было известно, что дело связано с употреблением наркотиков двух одноклассниц Ани, а по уверениям директора школы, в этом скорее всего замешана Воскресенская.
— А потому обязаны проверить.
Разволнованная тревожными известиями участкового, явившегося после звонка директора, Дарья Николаевна сказала, что как только ее заболевшая дочка встанет на ноги, обязательно зайдет в отделение.
— Но Анюта здесь не при чем. Это точно, — сомневаясь заключила Дарья Николаевна.
— Я могу на нее посмотреть?
— Вы что, врач? Я же говорю, ребенок болен. Тем более она не любит когда…
Решив, что дочка спала, когда приходил участковый, Дарья Николаевна ничего ей не сказала, посудив, что нечего лишний раз тревожить Аню, которая и так «бедненькая лежит полуживая». Чтобы она там не натворила, сейчас дело все равно не повернешь.
Аня же все слышала, почти весь разговор, за исключением нескольких фраз. Но теперь было все равно. Со вчерашнего дня Аню не испугать: ни директорами школы, ни инспекторами опеки, ни этими участковыми полиции. Пусть хоть сам палач к ней явится — «вообще похрену». Ее ничего не волновало, и от этого, в промежутках тревожных мыслей становилось необыкновенно легко, даже воздушно.
***
В пятницу днем, когда Дарья Николаевна уже собиралась выйти в магазин, в дверь позвонила Лена. Мама очень обрадовалась, что ее дочь не остается без дружеского внимания, ведь ей было хорошо известно, какой дефицит общения создала вокруг себя Аня. С Леной Дарья Николаевна уже была знакома — с зимы этого года, когда Аня подхватила грипп. Подруга приносила Ане конфеты, шоколадки, занесла плеер с музыкой и планшет с разными фильмами, чтобы заболевшей не было скучно. Один раз терпеливо выслушивала Аню в приступе бредовой горячки, которая не прекращалась и по ее уходу. Именно тогда Аня написала свой некролог с завещанием похоронить ее вместе со своей «писаниной» рядом с могилой Нордом.