Все лестницы ведут вниз
Шрифт:
Слабость с головокружением преследовали Дарью Николаевну со вчерашнего вечера, но даже усилившиеся приступы проходили уже совсем незаметно. Надо было спасать дочь.
Не обнаружив в комнате любимицы, Татьяна Алексеевна возмущенно воскликнула:
— А где Аня?!
Еще эта отвратительная простыня посреди комнаты!
— Она у себя, — указала Дарья Николаевна на простыню. — Анюта, выйдешь?
— Нет, — незамедлительно отозвалась дочь.
— Аня, мне надо тебя посмотреть, — твердо сказала Татьяна Алексеевна; вид ее был беспрецедентно суровый. — Это не шутка, Аня.
Ничего не услышав в ответ, Татьяна Алексеевна незамедлительно зашла за занавеску, а за ней последовала мать. Не спрашивая, Краснова села на край кровати.
— Ну-ка поверни, — положила она руку на плечо отвернувшейся к стене Ани. Из-за волос ничего не было видно. — Аня! — потребовала Татьяна Алексеевна.
Она смутилась такому тона, который никогда не замечала за Татьяной Алексеевной, но послушно повернула голову и приподняла подбородок. На лице Ани читалось напускное безразличие, но доля счастья упало на ее сердечко. Все сразу засуетились, закрутились вокруг нее — заволновались. Не прогони она Ленку, и эта бы кружилась тут как неугомонная юла.
— Точно, — сорвалось с Татьяны Алексеевны, будто она еще надеялась, что ситуацию не так поняли и это было совершено не то, о чем все подумали. Губы ее задрожали, но она быстро взяла себя в руки.
— Что нам теперь делать? — не выдержала мать.
— Аня, слушай меня, — сказала Краснова, будто бы Дарьи Николаевны и вовсе здесь нет; только она и ее любимица Аня. — Завтра поедем в лечебницу.
— В психушку? — выкрикнула Аня, подпрыгнув на кровати и будто прячась забилась в угол спиной, поджав ноги к телу. — Вы упрятать меня хотите? — Взгляд ее метался между Татьяной Алексеевной и мамой. — Я не поеду!
— Татьяна Алексеевна, — начала Дарья Николаевна, — подождите… Давайте обсудим сначала. Она же совсем ребенок… Какая лечебница?
— Дарья Николаевна, — обернулась строгая в лице Краснова, — так будет правильнее. Я лично работала в яргородской психиатрической клинике. У меня там знакомые, друзья есть. Мне все там известно. За тобой будут присматривать, — обернулась она к Ане. — Условия там хорошие… Аня, ты понимаешь, что ты чудом сейчас жива?
— Ма-а-ам? — не отвечая на вопрос протянула Аня.
Дарья Николаевна, с секунду подумав, словно нехотя покачала головой, дескать, надо дочь, уж ничего не поделаешь.
— Ну я не хочу! — взревела Аня. — Я не псих! Мам! Ну мама-а! — с каждым выкриком вздрагивала заплакавшая Аня. Она понимала, что окончательное решение за ней.
— Тебе нечего бояться…
— Заткнись! — крикнув, перебила Аня Краснову. Она неожиданно обозлилась на Татьяну Алексеевну, почувствовав что-то предательское в ее намерениях. — Ты знаешь… — обратилась она к матери, указывая на нее. — Ты знаешь, что она с большой радостью тебя бы заменила? Она во мне чуть ли не дочь свою увидела. Уже давно! Думала, я не знала, да? Я что, слепая что-ли? Совсем дура по-твоему? Роди себе ребенка и оставь меня в покое! Я видеть тебя не хочу!
Татьяна Алексеевна потерялась. Она только
— Аня! — крикнула мать. — Перестань сейчас же! — Ноги подкосились и она грузно села на кровать. — Это не обсуждается! Господи! — Потекли слезы. — Я как представлю… мне жить не хочется… Аня, ну как ты могла… Господи, доча… Я же могла тебя больше не увидеть…
Вскоре Дарья Николаевна успокоилась. За это время никто и слова не произнес. Аня, опрокинув голову к стене, смотрела вверх на потолок, ожидая когда «вся эта хрень закончится и эти две, наконец, успокоются», забыв о случившемся и оставив все как было. Шея продолжала побаливать, местами сильно, и Аня, морщась лицом, постоянно подносила руку к кровоподтеку, потирая пальцами веревкой содранные в коже места. Татьяна Алексеевна сидела потупив строгий взгляд в пол. Краска медленно сошла с лица, но психолог уже была как на иголках от стыдных мыслей, когда-то допущенных ею и ныне не оставляющих в покое. Более всего обидно стыдиться за такие светлые чувства, которые она испытывала к Ане.
— Мы, доча, сделаем так, как говорит Татьяна Алексеевна, — нарушила тяжелое молчание Дарья Николаевна.
— Ну мам! — взревела дочка. Зная Аню, могло бы показаться, что она намеренно напускает слезы, чтобы в матери взыграло сострадание за свою несчастную дочурку. Но девочке действительно было страшно, и не столько она боялась «психушки», сколько перемен как таковых, ведь для себя она хорошо усвоила, что всякие изменения только к худшему.
— Так будет лучше для тебя же самой, дочь.
— Ну не надо, ма-а-ам! Не делай этого, прошу, — умоляюще завывала Аня.
— Аня, ты зря так волнуешься… — хотела вставить Краснова.
— Заткнись! Видеть тебя не хочу! Уходи! Уходи отсюда!
— Успокоятся, Аня! — повысила тон бледная Дарья Николаевна.
Будто собираясь уходить, как того требовала Аня, Татьяна Алексеевна поднялась с кровати. Покинуть квартиру она и не думала, пока не решится важный вопрос, и решится правильно. Ноги сами подняли ее с кровати.
— Я никуда не поеду!
— Дарья Николаевна, — обернулась психолог. — Что вы решили?
— Мы поедим в лечебницу, — незамедлительно ответа она.
Глаза девочки округлились — рот открылся. Вот так все просто за нее решили, распорядились как надоевшей, уже не нужной в обиходе вещью. Аня зажмурив глаза, забила руками и ногами о кровать.
— Ненавижу! Чтобы вы все сдохни! — между воплями выкрикивала Аня.
— Вы все ненавидите меня! Вы хотите избавиться от меня! Упрятать хотите! Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу вас! — била она руками и ногами до тех пор, пока ее истерику не остудила холодная из под крана вода, которая выплеснула на лицо Ани Татьяна Алексеевна, быстро сбегавшая на кухню и ухватившаяся за первый попавшийся стакан.