Все лестницы ведут вниз
Шрифт:
— А как ты прошла в подъезд? — без всякой посторонней мысли поинтересовалась Дарья Николаевна.
— Оказывается, моя таблетка подходит к вашей двери.
— Что подходит?
— Ну это… — потянулась она в карман. — Ключ от домофона.
Лена была очень растеряна — она пришла не предупредив Аню, потому как была уверена, что в лучшем случае подруга проигнорирует ее сообщение или звонок. Вот и решила пойти напрямую к ней домой, как всегда попросить прощения — попробовать помириться. В школе Ани не было уже три дня; в среду приходили полицейские, а вчера Ирина Васильевна прямо заявила Татьяне Петровне, что она
В четверг же на перемене к ней подошла Котова Настя. Испуганная Лена чуть не пустилась в бегство, подумав, что это по ее душу от «неразлучниц» — этих с самого вторника не было в школе. Как же приятно была удивлена Лена, когда Настя поинтересовалась, как у Ани дела и почему она не появляется в школе. И спросила же в таком дружественном тоне, будто они никогда и не враждовали, а напротив — всегда крепко дружили! Но как же было стыдно Лене, что она не могла ответить ничего существенного, потому как не была в курсе дел подруги. Обругала она себя за это! Что бы там ни было, какая бы ссора между ними не произошла, а ужасно стыдно не знать как у подружки дела. Ведь Аня — это часть ее семьи! — искренне верила Лена.
— Я в магазин, а ты проходи. Вот, разувайся. Можешь взять эти тапочки, хотя полы чистые. Как хочешь. Я вас закрою. Анюта, наверное, спит, но ты ее легонько потормоши. Она обрадуется тебе, — приободрившись сказала Дарья Николаевна и закрыла за собой дверь, щелкнув два раза замком.
— Ань, — неуверенно проговорила Лена, стоя около занавески. — Аня, ты спишь?
Она в самом деле спала. Жар уже был не столь сильный, но все еще беспокоил. Долго не решаясь, Лена заглянула за натянутую простыню. Подруга лежала на богу к стене. Лоб ее блестел от пота, но как бы Ане не было жарко, она всегда плотно укутывалась одеялом, словно желая скрыться от безразличного мира в собственном коконе у себя в уголке.
— Аня, проснись, — подойдя ближе легонько потрясла она подругу за плечо. Она открыла глаза и медленно обернулась к Лене. Посмотрела без всякого удивления, радости или вражды к ней.
— Не сердись только, — на всякий случай сказала она.
— Обижают? — спросила Аня. — Скажи им, что как вернусь, шеи обеим курицам сверну, — и повернула голову к стене не закрывая глаза.
— Нет, их нет в школе. Танька в больнице, а Машка… не знаю где. Можно? — указала она рукой на край кровати, будто бы Аня видит. — Я присяду?
— Ты что, надолго? — повернулась Аня с укоризненным видом. — Ну присядь, если хочешь.
Скорее по привычке сказала так Аня, потому как не мало была рада появлению Лены. На третий день все эти трещинки на потолке и в стене начинают изрядно угнетать. Только плеер — подаренный подругой — и спасает.
— Плохо выглядишь, Ань. Ты заболела? — присела Лена на край кровати, от чего по всей комнате раздался скрип, как от больничной койки.
— Не знаю, — повернулась она на спину, чтобы можно было смотреть на подругу. — Только температура и все… Нет, еще галлюцинации. Правда, в этот раз я не писала некролог.
— Ты писала некролог?
— Зимой, когда гриппом болела. Тоже галлюцинация была, — она призадумалась, словно решала как поступить. — Хочешь расскажу про одну?
— Давай, —
Быстро моргая, Аня закатала ко лбу глаза, а потом опять отвела к Лене.
— А может это и сон был. Ну не важно! Мне приснилось… Нет, привиделось. Ты была там. То есть ты сидела там, за столом на кухне. Я лежу здесь, слышу что кто-то на кухне есть, а ведь знаю — мать на работу ушла. Встала я, выглядываю, а там ты. Сидишь и смотришь на меня, будто бы только и ждала, что я встану и выгляну. Помахала мне рукой… — вспоминала детали Аня. — Счастливая зараза. Я даже разозлилась, думаю: что это ты во мне смешного нашла? Я тут подыхаю! Птицы меня всю исклевали, а она смеется!
— Какие птицы? — не поняла Лена.
— Метафора это, — нахмурилась Аня. — Моя метафора. Разве не понятно, что за птицы!? — раздражалась она. — Ладно, забудь, — обиделась Аня.
— Нет-нет, ты рассказывай. Интересно… Правда. Тем более и я там была… В твоем сне.
— Или в галлюцинации! — настаивала Аня; ей почему-то хотелось верить, что это была именно галлюцинация. — Подхожу я… Короче, сажусь за стол около тебя. Ты ничего не говоришь. Молчишь и улыбаешься мне… Я уж подумала, не врезать ли тебе разок, а то я ведь подыхаю тут, а ей весело. И птицы… Но почему-то не врезала… а вижу, около тебя листок лежит и карандаши — серый и красный. Рисунок там. Спрашиваю тебя: «Ты рисовала?», а ты отвечаешь: «Да, я, на посмотри, как тебе?», и протягиваешь мне листок. Смотрю сначала… Не нравится все это мне, и спрашиваю тебя: «Ты зачем это нарисовала?», а ты знаешь, что отвечаешь?
— Что?
— Говоришь: «Чтобы огонь ада не потухал, а иначе и на небе станет темно». Только это не твои слова…
— Это уж точно, — как возмутившись, быстро вставила Лена.
— Это слова Наумова, то есть мысль его. Он так не говорил. Что-то похожее у него было, но не так.
— А что на рисунке? — через минуту молчания спросила Лена.
— Рисуешь ты хреново, — заметила Аня. — На меня похоже… Ну да, походу я! Кто еще рыжеволосой может быть? Только меня одну пометили этим идиотским цветом!
— Так что там? — напомнила Лена. — Ну если не хочешь…
— Девчонка на твоем рисунке с красными волосами держит на вытянутой руке… над ямой… сердце. Такое же красное сердце. Похоже, собирается сбросить вниз.
— Глупо, — чтобы не молчать, произнесла Лена.
— А я от тебя другого и не ждала! — сказала Аня, будто тот рисунок был наяву.
Аня, закинув руки за голову смотрела в потолок. Лена, не зная что сказать, выжидала молчание, высматривая что-то над Аней.
— Потом болело? — спросила Аня. Лена сделала вопросительный взгляд, но Воскресенская указала рукой на свое лицо.
— А! — поняла она. — Немного побаливает, когда дотрагиваюсь.
— Сама виновата. Больше никогда не называй меня убогой. Можешь как угодно называть… Ты тогда все правильно сказала, и про убогую правильно сказала. Только я не виновата, что…
— Прости, Ань, — перебила Лена, стыдливо потупив глаза к полу. — Все это как-то наложилось… Сорвалась.
Разговор постоянно прерывался краткими молчаниями, но эта пауза была самая длинная. Лена так и продолжала стыдливо смотреть в пол, на тумбочку, иногда заглядывая в глаза Ани. Воскресенская же задумчиво смотрела в потолок и тоже пару раз бросала на Лену взгляд, словно выжидая момент.