Все лестницы ведут вниз
Шрифт:
Когда родители Ершовой удостоверились, что в крови их дочери обнаружен наркотик, они незамедлительно решились на меры, что и обернулось психиатрической клиникой Яргорода. Было понятно, что если Машка и начала принимать наркотики, то не успела заполучить такую от них зависимость, с которой пришлось бы ее класть в наркологический диспансер. Тем более, положить в диспансер — это не маленькое клеймо, которое может и на будущем отразится. С психиатрической клиникой же все не так. В справке не будет указано, что Машка лежала именно в женском спокойном отделении, а будет указан только номер больницы, где есть и другие отделения совершенно иного профиля. В итоге: без последствий,
К вечеру следующего понедельника Аня заметила Машку в столовой за столиком поодаль, почти напротив своего. Обе были не рады видеть друг друга. Особенно омрачилась Ершова, но старалась делать вид, что не заметила Воскресенскую.
В Ане что-то снова вспыхнуло. Она как села за стол, так и сидела не двигаясь и не прикасаясь к еде, а все ждала, когда Ершова не выдержит и посмотрит на Аню. Когда же несгибаемый напор злых глазок Воскресенской окончательно надломил Машку, и та подняла на «отмороженную» голову, Аня, подхватив ложку, провела ею по своему синяку на шее, словно сообщая однокласснице о своих явно не добрых намерениях. На самом же деле Воскресенская хотела лишь насторожить неприятельницу, чтобы жилось ей в этих стенах не столь спокойно, как того бы желала сама Ершова.
— Зачем ты это сделала? — с упреком спросила все это время наблюдавшая за ней Элина.
— Не твое дело, — сверкнув глазками грубо ответила Аня. — Тем более мы не подруги.
Под «мы» Аня подразумевала себя и Элину, ведь сама то она так и не представилась своей старшей подруге. Но сказав так, Аня продолжала общаться с девушкой — единственной, с кем она близко познакомилась в этих стенах. Они взаимно дополняли друг друга, потому как Ане не редко надо было что-то рассказать, чем-то поделиться и это она могла сделать не таясь, не опасаясь, что ее не поймут. На столько доверилась она Элине, сама не понимая как так получилось. Что-то было в характере девушки понимающее, и в то же время сдержанное, что казалось, можно вливать в новую подругу множество всего без опаски, что оно потом выйдет наружу. Сама Элина — это было видно — с трудом держала в себе этот самый стыд, свой позор, или что там у нее было, что остальное удерживать для нее было делом пустяковым. Она с удовольствием слушала Воскресенскую, потому как в эти минуты забывала о своем стыде и позоре, из-за которых не хочется жить. Когда говорила Аня, одиночество, порожденное неприязнью к самой себе, немного отступало.
— Попробуй, — говорила «рыженькая». — Долго-долго представляй, что это небо. Поверь, что это так, а потом закрой глаза и опусти руку. Я так облака трогаю. Они такие мягкие, воздушные.
— У нас в поселке нет пруда, — лежала на кровати Элина с блестевшим от пота лицом.
— А что есть?
— Из такого ничего.
— Плохо, — сказала Аня, но сразу же продолжила. — Я когда болела и не могла ходить на наш пруд, представляла, что у меня на спине большие крылья. Лежу закрыв глаза, больная, как ты сейчас, и представляю, что взлетаю и лечу вверх, все выше и выше. Знаешь, что я почувствовала тогда? Что чем выше, тем чище становишься. Может попробуешь, когда ночью плакать охота?
— Спасибо! Обязательно попробую, — с благодарностью улыбнулась Элина.
5
Татьяна Алексеевна и Дарья Николаевна сошлись во мнении, что о произошедшем ради спокойствия самой же Ани, и чтобы ее лечение протекало как можно плавно и без лишних
Решено было сказать дочери, что мама просто приболела и когда Татьяна Алексеевна при посещении сообщила Ане об этом, она, кажется, не то, что не придала тому значение, но и вовсе не услышала, о чем ей говорят. Кто чем болеет — это не интересно и скучно. Да и какое Ане дело! Все болеют — такова уж эта ржавая банка, что без недугов никуда. Сам мир — это один сплошной недуг, рассуждала она.
— Краску принесла? — нетерпеливо поинтересовалась Аня.
— Ты уверена, что черный тебе подойдет? — достала она из набитого фруктами и сладостями пакета упаковку краски для волос.
— Ну конечно! Странно, что ты этого не видишь. Черный — самое то. — Довольная ухватилась Аня за коробку и начала разглядывать ее со всех сторон.
— Мне кажется, что ничто так тебе не подойдет, как твой родной цвет волос.
— Тебе неправильно кажется, — сказала Аня, которую меньше всего интересует чье-то мнение, а чтобы это подчеркнуть, добавила: — Как всегда.
Когда Татьяна Алексеевна, неизменно посещавшая Аню каждую субботу после тихого часа передавала пакет, содержимое которого вполне хватило бы на две недели или на неделю двум или даже трем сладкоежкам, Аня всякий раз ставила Краснову перед фактом:
— У меня деньги закончились, — и это означало, что Ане нужно пятьсот рублей, не меньше.
Татьяна Алексеевна знала, что деньги уходят на сигареты, а покупает она их, передавая заказы пациентам, которые выходят в город. Знала Краснова, но молча вынимала пятьсот рублей и передавала Ане. Пускай пока курит, а после лечения можно подумать и об этом.
***
Перекрашивать волосы помогала Элина. Правда, не по первому требованию в тот же день, как краска оказалось в руках Ани, и не потому, что самой Элине было жалко затмевал «такую красоту» черным тоном, а по причине общего состояния девушки, которое пошло на ухудшение и это отражалось физически — панические атаки и слабость во всем тебе. Было тяжело вставать. В один день, объясняя Ане, почему ей так не просто и она не может пока помочь младшей своей подружке, Элине пришлось рассказать о своей болезни более подробно, что не очень то любила, потому как и этого стыдилась, а стыдилась потому, что это как раз следствие ее позора, как считала она сама.
Оказывается, когда у девушки обострения, она слышит голоса, что очень изумило Аню, даже обрадовало, потому как это уже интересно, причем очень интересно, прям как в фильмах.
— Чьи голоса?
— Не знаю. Мне кажется не чьи, а просто голоса.
— А что говорят?
— Ругают меня. Очень сильно бранятся… За позор ругают.
— И… — не успокаивалась Аня. — И вот сейчас? Что сейчас говорят эти голоса?
— Тебе так интересно? — впервые на глазах Ани насупилась Элина. — Шлюхой меня называют… Вот, сейчас, грязной проституткой назвали.
Через три дня подруги — старшая и младшая — стояли у зеркала и обе не понимали, что сказать. У Элины так и слетало с языка: «я же тебе говорила», но она сдерживала себя, потому что уже ничего не изменить. Аня же не понимала, что в итоге произошло — только волосы ее изменились или с ними как-то окрасилось и лицо, а может вообще вся каким-то образом поменялась? Ей хотелось что-то сказать, произнести вслух, но с губ лишь бормотанием срывались неразборчивые слоги.
— Придется тебе купить краску для бровей, — печально заметила Элина.