Все лестницы ведут вниз

Чернышев Олег

— А ты приглядывай за подружкой, — уходя наставила медсестра Аню. — Вы тоже должны смотреть друг за другом, мы же не все видим.

Элина, как легла на бок, так до самого отбоя не шелохнулась.

Плач ее всегда был слабым, еле слышный, будто откуда-то в палате ручьем пробился родник, пробегающий среди ночной тишины в одиноком своем журчании. Для Ани журчание это было отчетливо и всякий раз, когда она слышала ручеек слез, не могла заснуть, пока он не иссякнет на эту ночь — до следующей. Но как Элина и предупреждала в первый день знакомства, что может поплакать совсем чуть-чуть, не долго, так оно и было. Потому Аня просто лежала, слушала и ждала.

Ненавидела себя Аня за неудержные свои обиду и злость,

подтолкнувших ее уговорить Элину на свою позорную историю. Многое еще не укладывалось в голове, но Воскресенская старалась не думать. Казалось, какой может быть у Элина позор? У этой девушки, замечательной во всех отношениях, сдержанной на всякое слово и жест; какая может быть в этой гордой, аристократично-женственной походке «дикая, необузданная природа»? Аня злилась на себя весь оставшийся день вплоть до бессонной ночи, когда послышалось горькое журчание раскаивающихся слез.

На этот раз она встала с постели — не могла не встать. Сначала присев, Аня легла около Элины, утешительно обняв не могучую быть утешенной подругу. Отсюда было слышно не только слабое журчание одинокого ручейка среди тихой глубокой ночи, но расслышала Аня, как ручеек шепчет в раскаянии и мольбе, в страдании и тоске, кротко и беззащитно плачет, стараясь излить свою боль, которая всякий раз неутешительно накапливается вновь.

Через пальчики и ладони Ани, по рукам ее прямо в грудь, к самому сердечку ее, подступила боль, впервые не своя, а чужая, но ощущаемая как собственная и даже острее. Сердечко Ани заныло, сжало горло и пустило сквозь глаза слезы чужой боли.

3

Никогда дни не были столь скоротечны, как последняя неделя пребывания Элины в психиатрической клинике. Время будто намеренно остановившись на два месяца, как бегун сорвалось с места, чтобы догнать упущенное вплоть до секунд. Когда Элина уедет, Ане почти с месяц торчать в этих скучных, пустых стенах. Никого, кроме Эли она здесь не нашла и уверена — не найдет. Нигде не найдет! Еще Аня уверена, что после отъезда подруги время вновь остановится, ведь так случается всегда. И оказывается, Судьбу не обмануть ни цветом волос, ни красиво ухоженными ногтями с глубокими тенями на глазах, ни похвальными намерениями изменить свой образ мыслей. Нечего говорить, если смена имени только на время произвело некоторые изменения с жизни девочки сделав обманный круг и вернув все на свои места.

У Ани никогда ни с кем не было столь близкого, доверительного общения, как с новой подругой, которую нашла зарытой в собственном позоре среди однообразных стен психиатрической клиники. Возможно, Элина и не всегда понимала Аню, как и Аня ее, но всякий раз они старались проникнуться друг другом, а если этого не получалось, просто сидели молча, и это молчание не было никому в тягость, даже обратно — оно сближало, потому что в немой минуте и обнаруживалось то самое понимание настоящей дружбы, которое не нужно выражать словами. После того дня, когда Воскресенская из-за обиды подтолкнула Элину рассказать о своем позоре, в глазах старшей подруги Аня уже не была младшей по возрасту и равной по достоинству, но предстала в новом качестве. Проявив неожиданное сострадание и постаравшись утешить ее, Аня стала своего рода заступницей, которая может отпугнуть страшную сколопендру, ночью рыскающую под кроватями палаты. И правда — тогда извилистое тело этого жуткого насекомого растворилось в темноте как не бывало, и не раздавались частые постукивания его лапок между рядами кроватей в ночной тишине отделения, в котором только и слышны сонные сопения пациенток.

Не редко Аня, засыпая поздно ночью, когда уже спрятала книгу под подушку, послушала для лучшего сна любимую песню через когда-то подаренный Леной плеер, и поджав ноги прижимая к груди плюшевую собачку к которой быстро привыкла

и без которой уже совсем не засыпалось, слышала, как Элина поднимается с кровати. Конечно, Воскресенская никогда не придавала этому значения — встает Эля, так встает; вероятно, по нужде. Сама Аня, порой по два раза за ночь вскакивает с кровати и чуть ли не бегом через весь коридор, всегда зарекаясь, что больше не будет пить кофе по вечерам. Элину она тоже пристрастила, только та предпочитала чай, при чем без сахара, что удивляло и раздражало Аню разом.

Встанет себе Элина, пройдет в коридор между кроватями как можно тише; Аня откроет один глаз, убедиться, что та благополучно миновала все преграды из тумбочек и выступов железных кроватей, а сама повернется на бок поудобнее, со своей личной тайной у сердца — плюшевой собачкой. Но после откровения Элины Аня уже не могла вот так просто проводить несчастную подругу взглядом и спокойно себе заснуть. Этой ночью она заметила, что подруга уж слишком долго задерживается там, где задерживаться нет ни малейшего смысла. Встав и просунув ноги в свои тапочки, Аня сама пошла к двери, никогда не изменяя манере, с какой ходила у себя дома: неуклюже, неосмотрительно, шаркая ногами и стуча пятками о пол.

— Смотри куда идешь, нервозная, — послышался снизу хриплый голос, когда Аня задела бедром изголовье кровати, от которой с гулом пронесся глухой звук по всем ее железными перекладинам, как по пустующих трубам.

Не останавливаясь и ничего не сказав в ответ, Аня озабоченно вышла в коридор, в окне которого заметила на довольно ясном небе, с одинокими облаками, полную, очень яркую Луну, как намеренно высматривающую девочку этой ночью. Луна подняла, притянула из глубин неприятные, только недавно забытые ассоциации, от которых Аня всеми силами хотела избавиться. Над Агнией не может светить такая давящая зловещая Луна; у Агнии это свет во тьме, который не дает потеряться, если она одна. Но Аня увидела нависшую над собой злорадную ухмылку Судьбы, которая только сделала вид, что потеряла рыжую девочку из виду, так жестоко обманув, бросив пустую надежду под ноги и рассыпающуюся словно пепел, стоит только дотронуться. В ушах заскрежетали многочисленные ножки, челюсти голодных пауков, налезающих друг на друга в тесных, проржавевших, видом напоминающих запекшуюся кровь стенок оставленной банки.

— Чтоб ты провалилась, — шипя проговорила Аня и пошла по коридору. Вдали на крайнем диване можно было разглядеть растянувшееся белое пятно — халат спящей дежурной медсестры.

Завернув в уборную, Аня встала у двери. В этом помещении свет никогда не зажигался, и Аня даже не знала, есть ли тут выключатель.

— Эля! — позвала Аня. — Эля, ты тут?

В ответ лишь абсолютная тишина в почти непроглядной темени. Лишь через окно доносилось слабое свечение нависшей над землей Луны, отраженное от противоположной стены здания клиники, бледным своим видом раздражающее ночь. Припомнилась молчаливая лестница этажки, с загустевшим воздухом комната второго этажа; мелькнуло в памяти лезвие, а левое запястье почувствовало холод и заныло в порезах. Комната… «Ты пришел зря». Душно… Шею охватило кольцо жара. Черный ангел поднимает крылья, но без сил опускает и еще ниже склоняет голову, держа руки свободными и дрожащими от отчаяния. Ноги подламываются и он падает на колени.

— Эль! Ты здесь?

Не услышав ответа, Аня быстро побежала вглубь уборной, толкая каждую дверцу кабинки. Когда и последняя оказалась пустующей, Аня мигом вернулась в коридор, не громким стуком закрыв за собой дверь и уперевшись в нее спиной. Она была сильно напугана, а дышала тяжело и прерывисто. «Кажется, я стала еще больше бояться темноты», — с досадой заметила она.

— Что стоишь? — не двинувшись с места, продолжала лежать на диване медсестра. — Нечего тут стоят. Иди ложись спать.