Все меняется
Шрифт:
– Думаешь, он привезет ее? – спросил он.
– Дорогой, я не знаю, но мне кажется, что нет.
– А почему тебе так кажется? – Он пропускал ее прямые шелковистые волосы между пальцами.
– Потому что она не захочет ехать. А я думаю, она обычно получает то, чего хочет.
– Да? И я хочу, чтобы ты получала что хочешь.
– Я хочу того же, что и ты.
– Но если бы не захотела, сказала бы, правда? Не хочу, чтобы ты говорила что-нибудь только потому, что, по-твоему, мне хотелось бы услышать именно это. Помнишь, мы заключили соглашение в день, когда
– Ну вот! А я как раз собиралась сказать, что ты чудесный муж, превосходный отец, замечательный отчим и прекрасный любовник. Какая жалость!
Он обнял ее худенькие плечи.
– Меня прямо согревают твои похвалы, ты же знаешь, что так и есть. Без них я бы не справился. Надеюсь, и ты согреваешься.
– С утра до ночи. А сейчас уже ночь.
Когда он вернулся этим вечером, по его лицу она поняла, что у него был очередной приступ мигрени, но уже давно отучилась упоминать о них. Ему требовалось просто как следует отоспаться.
– Мне просто надо как следует отоспаться, – сказала она.
Часть 2
Июнь-июль 1956 года
– Я и не говорю, что мы не должны рассмотреть все возможности. Просто думаю, что нам не следует делать это за спиной у Рейчел.
– Арчи, послушать тебя, так ты как будто считаешь, что я за нее не беспокоюсь.
Они сидели на скамье у теннисного корта, где им было обеспечено хоть какое-то уединение – труднодоступное в переполненном доме.
– Само собой, я так не считаю. Ты же любишь ее. Как и все мы. Я о том, что хорошо было бы уладить все разногласия, прежде чем мы поговорим с ней. Она измотана, ей не захочется иметь дело с толпой препирающейся родни.
– Какого черта ты хочешь этим сказать?
– Да ладно тебе, Руп. Сам знаешь: Хью считает, что нам надо сохранить дом любой ценой, а Эдвард – что мы должны избавиться от него. И, кстати, насчет твоего мнения я не уверен.
– Это потому, что я еще не определился, – он вытащил помятую пачку «Голуаз», протянул Арчи и достал сигарету сам. – То есть, – продолжал он после краткой паузы, за время которой пытался понять, чего на самом деле ему хочется, – все зависит от желания Рейчел. В дом в Риджентс-парке она не поедет, это ясно. Дюши терпеть его не могла, говорила, что для нее он слишком велик. Ее дом был здесь, и Рейчел, возможно, относится к нему так же. Я действительно считаю, что решать ей. Да и дети все до единого обожают здесь бывать.
– Знаю, что обожают. Мои рвутся сюда каждые каникулы. Но кто будет за все платить?
– Полагаю, мы могли бы поделить между собой расходы на содержание дома.
Этого он и боялся.
– Руп, я вынужден сказать тебе прямо сейчас: к сожалению, в этом на меня нельзя рассчитывать. У меня просто нет таких средств, чтобы обещать что-нибудь на регулярной основе. С деньгами в последнее время довольно туго. – Его голос угас, улыбка стала виноватой. Он женился на любимой дочери Руперта, но едва ли обеспечивал ей жизнь, к которой она привыкла.
– Дружище, дорогой, я и не рассчитывал, что ты станешь вносить свою лепту. Скинуться должны Хью, Эдвард, я и Рейчел, если она хочет жить здесь. – Даже в этом проявлении доброты была унизительность. – И мы всегда будем рады тебе, Клэри и детям – приезжайте, как всегда. Дюши этого желала бы. – При упоминании о матери глаза Руперта наполнились слезами. – Ты всегда был для нее как родной, – добавил он, яростно вытирая лицо.
– Как думаешь, почему Эдварду приспичило избавиться от Хоум-Плейс? – спросил Арчи, чтобы отвлечь его.
– Потому что Диане он не по душе?
– Ну, вряд ли ее так уж заботит семья в целом.
– М-м… у нее безобразные руки, – рассеянно произнес Руперт. – Из тех, которые кольца только портят. Не смейся, Арчи, ты же наверняка заметил это. Нам пора снова в схватку, – сказал он, пока они докуривали.
– А схватка будет? – спросил Арчи, пока они шагали через теннисный корт к дому.
– Если мнения заметно разойдутся – думаю, она вполне вероятна.
Мнения заметно разошлись в кругу детей: Лора хотела спать с кузенами Гарриет и Берти, а те уже решили, что возьмут к себе в спальню Джорджи: «Ей же всего шесть, мама, ей с нами никак нельзя. Она еще слишком маленькая и все только испортит».
– Мне больше шести лет. Так нечестно!
– Ну вот, видишь, какая ты. Льешь слезы по пустякам. И вообще, четвертой кровати там нет.
Джемайма и Клэри, выдохшиеся после купания детей, в отчаянии переглянулись.
– Да еще Риверс, – вмешался Джорджи. – Он и есть четвертый. И девчонок он не любит, – торжествующе заявил он Лоре. – И наверняка укусит тебя ночью.
– А ты не можешь ему запретить?
– Не могу, если буду спать. Он любит только тех, кому не меньше… – Он помедлил: самому ему было семь, – …не меньше семи лет.
– Если ты будешь спать со мной и с папой, можешь надеть свою пиратскую шляпу. Ну, годится? – Джемайма вытерла слезы с лица дочери и поняла, что уловка сработала: свою шляпу Лора обожала.
Тем временем Клэри вполголоса уговаривала своих двоих детей быть добрее к младшей кузине.
– Вам в шесть лет тоже не понравилось бы, если бы вас никуда с собой не брали.
– Так это когда было, – смущенно отозвался Берти, и Гарриет подхватила:
– Давным-давно!
– Вообще-то, – заявила Клэри погромче, чтобы слышали все, – я хорошо помню, как меня не приняли к себе кузины и как это было обидно. Они не захотели, чтобы я спала с ними в одной комнате.
– И что ты сделала? – Джорджи, добрая душа, уже начинал раскаиваться.
– Я ушла и легла в комнате тети Рейчел.
Это впечатлило всех.
– Конечно, я была старше, чем Лора сейчас, но чувствовала себя так же, как она. Берти, не полоскай горло молоком, а пей его.
Берти попытался проглотить молоко и одновременно крутануться на стуле, чтобы обнять мать. И прыснул молоком во все стороны.
– Ты же не виновата, что тебе столько лет, – сказал Джорджи Лоре после того, как порядок был восстановлен. – Если хочешь, можешь погладить Риверса. Он не против.