Все могу (сборник)
Шрифт:
Субботняя баня подытоживала дела недельные. К вечеру ближе встречался Паша с братом и ехал париться по всем законам банного искусства. Долго выбирал веник из дубового и березового, иногда останавливался на липовом, ценя его особенно зимой. Для каждого веника должно было быть у него специальное настроение. Банное искусство стало единственной, полностью изученной Пашиной наукой. Входил он в Краснопресненские бани с уверенностью и только здесь мог чувствовать себя с братом, не искушенным в парильном деле, на равных и с позиции доки укорял того за послебанное пиво, попивая чай из термоса. Двадцать четыре травки, присланные из деревни, дымились ароматами луга и леса, сверху плавал крепкий боярышник, не спешивший развариваться и падать на дно, а братья сводили дебет и кредит своего экономического благополучия, выводя столбики цифр
Компьютерный бизнес, приносивший до поры до времени ощутимую прибыль, постепенно стал обрастать проблемами, на решение которых уходило сил намного больше, чем составляла сама прибыль. Теория успешного развития дел требовала соблюдения всего лишь одного условия. Там, где доход рос как на дрожжах, должна была присутствовать обязательная дармовщина. Поначалу компьютеры ввозились практически контрабандою, минуя таможенные декларации и прочие законные условности. Со сменой власти пришла и смена порядков, по которым на взятки и дорогие подарки уходила львиная часть заработанного. Долго не раздумывая, плавно перешли братья на продуктовый бизнес. В коробках с американскими куриными окорочками и шоколадными батончиками крылось начало новой кипучей деятельности. Куры ввозились вполне законно и тут же, не успев отлежать на складах, продавались чудовищным оптом, чуть ли не целыми железнодорожными составами. Куриные поставки растекались по необъятной всероссийской географии, и главную роль необходимой дармовщины сыграло происхождение кур. Выращенные на полугенетическом уровне куры поистине представляли собой гибриды живого и синтетического, но тогда об этом мало кто мог догадываться, а все сертификационные документы гласили обратное: что, мол, куры эти, в пору американского своего гражданства, бегали по травке, кушали лучшие зернышки и никакими добавками, а тем более хитроумными скрещиваниями не увлекались. Людей, которым пришлась по карману куриная доступность, при отсутствии отечественных аналогов, набралось полстраны. Все они закупали мороженые окорока и ели их в жареном, вареном и тушеном виде. Братья потрудились на славу. И теперь ни одно семейное торжество среднестатистического российского гражданина не обходилось без окорочков. Главная строка меню любого праздника оставалась долгие годы за курами, приготовленными в духовке под майонезом и с чесноком. В преддверии государственных праздников подъезды домов наполнялись по всем этажам этим ставшим почти пошлым запахом подпаленных тушек и распаренного корнеплода. Куры, горе что умерщвленные, буквально ворвались в жизнь народа. Традиционные шашлыки променяли баранину, осетрину и свинину на рубленую курятину, которую, при содрогании эстетов и гурманов, поглощали с жутким соусом кетчупом, разлитым в литровые пластмассовые бутыли. Жить становилось проще, жить становилось веселее.
Успешность семейного бизнеса росла вместе с популярностью продаваемого продукта, который здоровья соотечественникам явно не прибавлял, но и особо его не портил. Открытых противопоказаний для потребления таких кур выявлено не было. Это братья проверили отдельно, все же беспокоясь за ближних. Но сами своих кур не ели и друзьям не советовали. Свершив свою маленькую куриную продуктовую революцию, Паша с Борей стали первопроходцами на большом гастрономическом пути. Именно они проверили на себе, что продуктовый бизнес приносит самую быструю прибыль и всегда гарантирует спрос.
Вопросами спроса и предложения занимался больше Боря. Ему, лидеру и по характеру, и по роду занятий, предоставлялась возможность властвовать. Паша при брате стоял на посылках, но в штатном расписании должность его значилась исполнительным директором. Все было справедливо. Тот, кто правил, был генералом, а тот, кто подчинялся, автоматически становился исполнителем. Цельность Бориной натуры, его удачливость и даже фартовость не приносила ему особого удовлетворения. Добившись неоспоримых побед на фронте предпринимательства, тылы его зияли просветными дырами, процесс латания которых от его собственной воли уже, к сожалению, не за висел. Поэтому говорили братья в банных посиделках только о работе. О семьях молчали, хотя сказать было что.
12
Неожиданно для себя самого Бориной бедой стала Кирочка, от которой ждать подвоха не пришло бы ему в голову несколькими годами ранее. Если говорить просто – Кира стала странной. Выражалась странность главным
Рождение дочери Наташи Кирину голову на место так и не вернуло. Боря, пытавшийся до этого обсуждать поведение жены с врачами и знакомыми, отступил в поисках причин и, что самое страшное, будто смирился. Выражалось все это в его поступках и планах на будущее. Загодя была найдена нянька для их ребенка – взрослая многодетная женщина, которая кроме прямых обязанностей должна была убирать, готовить и одновременно следить за Кирой, поведение которой вызывало уже не только недоумение, а искреннее опасение.
В детскую она почти не входила. Но няня иногда заставала Киру возле кроватки и видела, как молодая мать дергает с силой Наташу за ногу, тормошит ее, трясет и плачет. Нянечка об этом Боре не сказала. Когда же Кира, забравшись на подоконник, пыталась пропихнуть в форточку малышку, няне стало не до молчанок.
– Борис Степанович, она же угубить ее воздумала! – Нянька не постеснялась позвонить хозяину на работу.
– Да, я понимаю. Я сейчас приеду. – Боря говорил спокойно и тихо, настолько неслышно, что нянька с силой прижимала телефонную трубку к уху, а вечером рассчиталась, не польстившись даже прибавкой к жалованью.
Утром на окна седьмого этажа рабочие приварили решетку. Вместе с последним ввернутым шурупом кончилось Борино спокойствие.
Если бы можно было представить себе ад со всеми удобствами, то дом их отлично подходил под это определение. Каждый раз, прежде чем открыть дверь в квартиру, Борис останавливался на лестничной площадке, выкуривал сигарету, тщательно тушил окурок об пол, спускался к мусоропроводу, выбрасывал остатки сигареты и лишь после всего этого вставлял ключ в замок. Он вспоминал и не мог вспомнить, было ли такое в его детстве или еще с кем-то. Когда домой не хочется ни под каким предлогом. Когда горящие светом окна собственной квартиры не вызывают ничего, кроме безысходной тоски. Когда близкий тебе человек пугает. Когда в собственном ребенке подозреваешь причину бед. Когда люди с жалостью провожают тебя взглядами.
Борис не был слабым. Но дома силы покидали его безвозвратно.
Кира жила теперь под присмотром двух человек. Совершенно чужие люди – новая нянечка и домработница – стали ее миром. Целыми днями ходила Кира из комнаты в комнату, ела по режиму, спала днем и внешне была спокойна. К Наташе относилась она равнодушно, как к чему-то вынужденному и навязанному, как к двум своим взрослым соседкам, которым под страхом штрафа и увольнения запрещалось пускать ее в детскую. Но туда она и не рвалась. Прогрессом в ее состоянии можно было считать только то, что забредала она иногда на кухню, забиралась с ногами на стул и часами смотрела на хлопоты поварихи. Смотрела молча и только иногда просила:
– Расскажи мне что-нибудь.
Та терялась, вытирала руки о фартук и, смущаясь, спрашивала:
– Что ж я знаю? Что ж рассказать?
– Расскажи что-нибудь, – твердила Кира и, кладя голову на стол, готовилась слушать про чужую жизнь, про чужого мужа, про злую свекровь, которая лежала парализованная уже пять лет и умирать не собиралась, а только ходила под себя и со злости закидывала испражнениями стены комнаты. Кира слушала молча, никогда не переспрашивая. Особенно нравились ей – повариха это чувствовала по сосредоточенной Кириной позе – рассказы про ее сыновей. Старший из которых, «поганец маленький», начал курить, и теперь ему деньги на папиросы подавай, а младший хорошо учится. «Как не зайду, он все уроки учит. Целый день уроки учит. Чего там учить столько? Ему больше химия нравится. Он, наверное, по химии дальше пойдет». На этих рассказах Кирочка улыбалась, жалко так, будто резиновыми губами.