Всё могут короли. Одним росчерком пера. Пять слов на букву "л"
Шрифт:
Если бы тогда король прочёл до конца эти строки, он бы в гневе разорвал письмо, а так он просто бросил его в шкатулку, присоединив к первому, как ещё одно доказательство несостоятельности притязаний Аонгуса на трон Инверслида. Хотя своего прямого наследника – сына, к тому времени уже потерял. А через пять лет потерял и дочь – Оайриг. Дочь, с которой не общался после появления на свет Аонгуса. Дочь, сердце для которой не открыл на похоронах сына. На похороны которой не поехал, чтобы проститься. Простить и попросить прощения самому.
Король Оенгус часто думал – за что так сурово обошёлся с ним Бог? И, копаясь в себе, честно выскребая правду со дна души, кажется, понял.
А за что у него забрали Оайриг? Чтобы он почувствовал пустоту с её уходом? Чтобы вспомнил, где у него находится сердце? Что оно вообще у него есть? Или чтобы усмирить его гордыню? Усмирить тем, что бастард, которого он презирал, которого не признавал внуком, стал королём Инверслида, который он хотел присоединить к своему королевству? И, вскоре, с его уходом в вечный покой, наоборот, присоединит его королевство Бордерс к своему? Потому что ни у кого, кроме Аонгуса, не оказалось того сочетания качеств, которое требуется королю…
27 – в переводе – «единственный выбор»
18
– А у меня скоро день рождения, – грустно произнесла Имоджен и продолжила, отвечая на невысказанный, но легко читаемый в глазах короля Оенгуса, вопрос, – Пятнадцать.
Пятнадцать… С каким нетерпением она ждала свой пятнадцатый день рождения! Как мечтала о бале, где будет царить! Как грезила о принцах – рыцарях в сверкающих доспехах, которые окружат её своим вниманием! И среди них будет Он – один, единственный, обязательно будет, который станет для неё особенным, любимым. И Он её полюбит, обязательно полюбит! А дальше… Дальше воображение рисовало столь соблазнительные картины, что от них становилось жарко телу.
Сначала черты любимого были абстрактными картинками, иллюстрациями из прочитанных рыцарских романов, дополненных собственными фантазиями. После бала в Инверслиде приобрели вполне узнаваемые черты короля Аонгуса. Но Аонгуса больше заинтересовал Тэмхас, чем она, а его сердце явно было занято принцессой Аденой. Имоджен грустила по этому поводу, но сказать, чтоб страдала от неразделённой любви – нет, такого не было. Не было ни до войны, ни в партизанском отряде, когда она его выхаживала. Ни даже тогда, когда она кинулась вслед за ним, тяжело раненым в сражении, увозимом дедом в Бордерс.
В замке короля Оенгуса тоже было как-то не до страданий – надо было опять выхаживать Аонгуса, вытаскивать его из цепких лап смерти. А вот когда Аонгус отошёл от края, пришёл в себя, когда зажили раны на его теле, превратившись в шрамы, тут-то и начались её страдания. Когда, в какой момент, Имоджен полюбила Аонгуса, она не заметила, а вот день, когда поняла, что он её не любит, не желает даже её дружеского участия, мало того, тяготится её присутствием, осознала чётко.
Стало больно. И ещё… Ещё она растерялась, поскольку совершенно не представляла, что делать дальше. Война с варварами уже закончилась. По крайней мере, их отбросили так далеко на север, что даже сведения о них перестали поступать. Зато в изобилии поступали сведения о междоусобице среди земель, подвергшихся их нападению. Многие королевства были обезглавлены, и соседи решили воспользоваться ситуацией, чтобы расширить свои владения. Дальние родственники королевских
Имоджен не знала, что творится в её родном Чекменхэе. Её права на престол вряд ли кто мог подвергнуть сомнению, но как управляться с королевством самостоятельно, она даже в мирное время представляла с трудом, что, уж, говорить о военной поре. А, между тем, пришло время отправляться домой. Аонгус выздоровел, ясно дал понять, что она ему не нужна, и причин оставаться в Бордерсе больше у неё не было.
Король Оенгус обрадовался сообщению Имоджен о её предстоящем дне рождения…
Они вдвоём гуляли по саду. Это вошло у них в привычку ещё до того, как Аонгус пришёл в себя. Час до обеда у постели внука, потом совместный с Имоджен обед, и час после него в саду, прочно вошли в распорядок дня короля Оенгуса наравне с утренним докладом аколуфа Уиллига о состоянии дел в собственном замке и королевстве в целом, а также о новостях с театра военных действий. Таким образом, в отличие от Имоджен, Оенгус был прекрасно осведомлён о положении дел в её королевстве, также как и о том, что происходит в Инверслиде. Только, если в дела Инверслида королю Оенгусу вмешиваться не пришлось, поскольку Аонгус позаботился, чтобы в его отсутствие было кому следить за порядком, то в Чекменхэе пришлось наводить порядок твёрдой рукой.
Имоджен об этом не знала, поскольку ни о чём подобном у короля Оенгуса не спрашивала, а он не привык отвечать на вопросы, которых ему не задавали. Он и на те, что задавали, не на все отвечал. В этом смысле они с внуком оказались похожи, хоть и не родная кровь, а вот, подишь, ты! Аонгус охотно беседовал с дедом на темы, касающиеся управления королевством, или войны, но сразу же замыкался в себе, как только Оенгус подступался с вопросами о принцессе Имоджен. На требование объясниться по поводу их затянувшейся помолвки (а как иначе можно было бы стать женихом и невестой?), сухо и без тени смущения заявил, что помолвки не было и не будет. Не будет, потому что он не любит принцессу Имоджен. Назвал её невестой в письме, чтобы у неё было основание попросить о помощи короля Оенгуса на случай собственной смерти.
Оенгус, который достаточно пожил на свете, чтобы отличать правду от лжи, не важно – произнесённую или подразумеваемую, Аонгусу не поверил. И потому обрадовался, когда Имоджен упомянула о своём пятнадцатом дне рождения. Дне рождения, после которого она имела право вступать в брак…
– Обещаю сделать всё возможное, чтобы бал в Вашу честь стал самым запоминающимся событием этого года! – торжественно произнёс король Оенгус и поцеловал руку принцессе (королеве?) Имоджен.
А про себя подумал: «Вот на балу и посмотрим, кто кого любит или не любит!»