Все мои уже там
Шрифт:
– Слышь, мужик, надо сматывать! – Толик развернул меня на дорожке и потащил в обратную сторону. – Слышь! Надо где-то, как-то, куда-то…
Я сбросил с плеча его тяжелую руку и остановился:
– Во-первых, Анатолий, мы никогда с вами не переходили на «ты», и вы годитесь мне в сыновья, если не во внуки… Во-вторых…
– Слышь, ты, погоди!
– Вы! погодите!
– Какая хрен разница! – Толик опять развернул меня и опять потащил по дорожке. – Тут всюду видеокамеры. Тут всюду следят.
– Ну да, – я опять освободился от его руки. – Ну и что?
– А то, что, когда все начинают свои права показывать, они приводят к последствиям где-то, как-то!..
– Кто приводит? Куда приводит? Анатолий!
Сказать по правде, я не понял смысла этой его последней фразы и запомнил ее именно ради ее абсурдности. Речь Толика казалась мне бессмысленным набором восклицаний, и я начинал не на шутку злиться, тем более что прапорщик снова пытался обратать меня за плечи и тащить куда-то.
– Куда вы меня тащите?
– Надо направления менять! Тут всюду микрофоны, пушки… Надо направления менять где-то, как-то…
– Где, Анатолий? Как?
Он снова попытался тащить меня, но я оттолкнул его в грудь:
– Возьмите себя в руки, – мы замерли друг напротив друга на дорожке посреди сада камней, «тук» сказала бамбуковая трубка. – Вы тут пленник. Ведите себя с достоинством пленника.
– Как? – не понял прапорщик.
– Так. С достоинством. Знаете, почему Обезьяна всегда обыгрывает вас?
– Потому что у него все тут схвачено!
– Нет. Просто Обезьяна думает головой, а вы нет. Возьмите себя в руки. И если хотите бежать отсюда, заведите себе блокнот.
– Зачем блокнот-то? – прапорщик выпучил на меня глаза.
А я отстранился и пожал плечами.
– Этот дом как крепость. Вы тут пленник. Я – такой же пленник, как вы. Разговор про побег будет иметь смысл, если вы заведете блокнот и целый месяц будете записывать в блокнот все, что может иметь отношение к побегу.
– Целый месяц?!
– Ну да. А сколько, по-вашему, готовил побег Эдмон Дантес?
– Кто это? Который Пушкина убил?
Я рассмеялся. А на черном крыльце дома-узилища появился Банько с продуктовым контейнером в руках и закричал:
– Прапорщик! Обед! Иди! Стынет!
«Тук» сказала бамбуковая трубка. Прапорщик сплюнул на аккуратно расчесанный граблями идеально белый песок и пробурчал под нос:
– Везде следят.
Обеды у нас в крепости были легкие. Как правило, на обед Банько готовил какой-нибудь протертый суп с гренками и ставил в центр стола хлеб и блюдо овощей. На этот раз суп был из тыквы. Обезьяна был в хорошем настроении. Ласка ластилась к нему. Банько разливал по тарелкам густую оранжевую жидкость, пахнувшую не столько тыквой, сколько орехами и имбирем. Я помыл руки, пожелал всем приятного аппетита и принялся за еду.
– С побегом – это хорошая мысль, – подмигнул мне Обезьяна, бросая себе в тарелку пригоршню гренков.
– Вы действительно следите за каждым нашим шагом, – проговорил я, стараясь хлебать суп как можно более невозмутимо.
– Конечно, слежу. И с побегом – это правда хорошая мысль. Если вы начнете готовиться к побегу, прапорщик, пожалуй, станет и доверять вам.
– Сейчас вот только суп доем, – я улыбнулся. – И немедленно начнем готовиться к побегу. Кстати, не найдется ли нам для побега мотка тонкой проволоки?
– Посмотрите в гараже. – Обезьяну, кажется, не на шутку забавляла эта игра с прапорщиком в кошки-мышки.
Разделавшись с супом, я снова пошел к узнику. Мы вооружились блокнотом, карандашом и линейкой. И пошли исследовать парк. И первым делом мы вознамерились вычислить высоту забора. Наш прапорщик, кажется, вовсе не посещал ни уроков геометрии, ни уроков рисования в школе. Во всяком случае, для него было открытием, когда я, стоя в двадцати шагах от забора, держа карандаш на вытянутой руке и глядя на него одним глазом, отложил на карандаше высоту нашей крепостной стены. А потом повернулся на девяносто градусов и то же расстояние отложил на лужайке в двадцати шагах от себя.
– Ну-ка воткните вешку возле того куста сирени, – командовал я.
– И что? – удивлялся прапорщик, но вешку послушно втыкал.
– А другую вешку воткните вот там, подальше… Нет-нет… Еще дальше… Еще один шаг…
– И что? – недоумевал прапорщик.
– А то, что вот мы на лужайке отложили высоту забора и теперь можем измерить ее шагами.
– Как это? – прапорщик был в замешательстве.
Мне потребовалось немалое время, чтобы растолковать бедолаге несложную эту геометрическую задачку. Чтобы убедиться в действенности моего метода, прапорщик дважды отмечал на карандаше мой рост, дважды откладывал его на лужайке и дважды удивлялся, что цифры сходятся. Только после этого он измерил и забор и убедился, что тот действительно семь метров высотою.
– Теперь узнаем, под напряжением ли проволока, – сказал я.
Мы пошли в гараж, разыскали большой гвоздь и длинный моток медной струны.
– Как мы узнаем-то? – спросил прапорщик.
И я представил себе, как потешается в караулке Обезьяна, наблюдая за нашими естественнонаучными опытами. Без лишних объяснений я забил гвоздь в небольшой пенек, стоявший возле забора, размотал медную струну, привязал к гвоздю и, хоть и не с первого раза, закинул моток на забор.
Бац! Раздался громкий хлопок. Прапорщик подпрыгнул. Медная леска оплавилась и разорвалась. А пенек обуглился.
– Круто! – сказал прапорщик.
В его голосе я услышал восторг мальчишки, взорвавшего петарду.
– Да, довольно круто. Чтобы обуглился пень, напряжение должно быть, ну, скажем, две тысячи вольт, если я правильно понимаю.
– Круто! – сказал прапорщик.
И записал в блокноте: «Стена высота семь м. электро 2 тыс в.». И спросил наивно:
– А сильно тряхнет, если рукой? Насмерть?
– Не знаю, – ответил я. – Зависит от силы тока. Тряхнет, без сомнения, сильно, но убивает не напряжение, а сила тока. В этих охранных системах напряжение обычно делают высокое, а силу тока маленькую. Именно, чтобы тряхнуло, но не убило.