Все мы родом из детства

Мурашова Екатерина Вадимовна

– Да я никак не успеваю, – пожаловалась я. – Я только начинаю говорить, а она уже упала…

– Надо короткое желание, тогда успеешь, – сказал Гришка.

– А какое – короткое?

– Миру – мир! Короткое и самое важное. Чтобы не было войны. Разве ты не знаешь?

– Миру – мир! Точно! – обрадовалась я, остановилась среди темных, влажно шевелящихся дубов, стиснула рукой Гришкину ладонь, задрала голову к звездному небу и, дождавшись стремительного росчерка, убедилась: действительно успеваю! – Спасибо, Гришка!

– Да не за что, – снисходительно откликнулся он. – Все так делают…

Много лет спустя я рассказала эту историю своему мужу:

– Я потом еще многих этому научила, в классе, в пионерском лагере и везде… А у вас так загадывали?

– Я плохо

помню, но, кажется, что-то такое действительно было, – ответил он и улыбнулся. – Но зато я теперь наверняка знаю, почему тогда не случилось атомной войны, которой все боялись. Представляешь: миллионы детей смотрят на небо и загадывают на падающие звезды: миру – мир! Оно просто должно было сбыться!

* * *

Пожалуйста, все, кто может, и все, кто еще верит в доброе волшебство мироздания: посмотрите на небо этим вечером, дождитесь падающей звезды (или хотя бы пролетающего спутника или самолета) и загадайте: МИРУ – МИР!

Сегодня это опять очень актуально.

Обычная жизнь

Внимательно рассмотрев двух сидящих передо мной женщин, я решила, что они незамужние сестры, выращенные матерью-одиночкой. Я ошиблась – они оказались лесбийской парой.

– Но дело совершенно не в этом! – решительно сказала старшая из них, рубанув воздух жесткой на вид ладонью с круглыми, коротко подстриженными ногтями.

«Вы так уверены?» – подумала я, но, конечно, промолчала.

– Мы читаем вас на «Снобе», и все это должно остаться между нами, – продолжала женщина.

– Простите, – удивилась я. – Вы скрываете от кого-то факт чтения вами сайта «Сноб»? Или речь идет о ваших личных взаимоотношениях?

– Нет! – женщина досадливо потрясла головой. – Ни то ни другое. Я имела в виду, что то, что мы вам сейчас расскажем…

– Ну это же само собой разумеется… – я изобразила тень обиды («Да как вы могли подумать!..»), и на подвижном лице младшей она тут же отразилась тенью вины («Ах, простите мою подругу, она вовсе не сомневается в вашем профессионализме…»).

Я понадеялась, что сейчас младшая вступит в беседу, но опять ошиблась. Продолжала старшая, назвавшаяся Викторией:

– У нас трое детей. Двоих родила Надя в предыдущем браке – Ире сейчас 14 лет, а Владику семь с половиной… – она замолчала, покусывая нижнюю губу, и я отчетливо поняла, что проблема, с которой они ко мне пришли, кроется не в Ире и Владике, а в ее собственном ребенке. И именно поэтому молчит Надя.

– А третий ребенок? Его родили вы? – я использовала ее формулу и опять попала впросак.

– Нет. Мой Сережа – приемный.

Я отметила слово «мой» и уточнила:

– Вы усыновили Сережу до того, как встретились с Надей?

– Да.

Виктория опять замолчала, и всю дальнейшую информацию я из нее вытаскивала и собирала буквально по крохам. Надя нам не помогла ни одной репликой, но всей невербалкой демонстрировала активное сочувствие обеим.

Виктория приехала в Ленинград из небольшого таежного поселка. Пробивалась сама, работала, потом через систему рабфаков поступила в институт и получила хорошее инженерное образование. Почти двадцать лет прожила в разных общежитиях, потом наконец получила свою собственную большую комнату в коммуналке в центре. Личной жизни как таковой у нее не было, мужчины раздражали еще со времени жизни в родном поселке. Хотя за время общажной жизни и случались какие-то эпизоды интима (в основном по пьяни), но они ничего не затрагивали внутри и моментально забывались. Виктория не придавала всему этому значения и не видела никакого своего отличия от других (поселковое детство и молодость в общежитиях не способствовали формированию любовных грез практически у всех ее однокашников независимо от пола, а словосочетание «большая и чистая любовь» числилось в их среде издевательски-ругательным). Но, обретя собственное жилье, женщина вплотную задумалась о ребенке – в жизни должен быть хоть какой-то смысл. Случайное

пьяное зачатие отмела сразу. Романов по-прежнему не намечалось. Репродуктивные технологии были где-то далеко и вызывали неотчетливую брезгливость. Оставалось усыновление.

Возраст, работа и собственные склонности – к младенцам как-то не тянуло. Коллега по работе, с которой делилась планами, сказала: «Вика, ты права. Ты очень сильная и умная, но жесткая и неласковая, а малышу или малышке обязательно нужна ласка. Почему бы тебе не взять уже мальчишку побольше и построптивее, у которого мало шансов, что его кто-то возьмет в семью. Одну душу спасти и в жизнь вывести – большое дело».

Она даже не знала, что так бывает: когда она уже «положила глаз» на Сережу, ее стали отговаривать. Причем не какие-то чиновники, а прямо персонал – отзывали в сторонку и говорили, что мальчишка лживый и вконец испорченный, что он со дня, как появился в детдоме, издевается над другими детьми, что без «мужской руки» она точно не сможет с ним справиться… «Вконец испорченному» Сереже скоро должно было исполниться десять лет. «Возьмите лучше Любочку, – подсовывала любимицу сердобольная воспитательница. – Она чуть-чуть отстает, но зато поет как хорошо, ее можно музыке учить, и помогать так любит…»

Сережа смотрел исподлобья. Родом из такого же почти поселка, как и сама Виктория. Мать лишена родительских прав. В детдоме с восьми лет. Чего навидался до того – бог весть. Его не спрашивали, а он не рассказывал.

– Ну что, наговорили тебе про меня? Ясное дело, ты меня теперь к себе не возьмешь…

Ловил «на слабо»?

Поймал.

Дома не было почти никаких проблем, ибо требования Виктории были четкими и недвусмысленными. Утром Сережа застилал кровать, делал зарядку, обливался холодной водой, завтракал вместе с матерью, с ней же шел до школы, после продленки делал уроки, потом получал игровую приставку; вечером они вдвоем (или втроем с соседкой) с удовольствием играли в настольные игры на деньги (Виктория один раз дала приемному сыну сто рублей мелкими монетами, и с тех пор он ни разу не проигрался и только приумножал свой капитал). В выходные ходили в зоопарк, в музеи или ездили за город. Сережа охотно помогал Виктории по дому, быстро научился готовить несложные блюда и даже без понуканий мыл в очередь огромный коммунальный коридор.

В школе же с самого начала образовался кошмар кошмарыч. Сережа воровал в раздевалке, дрался, вымогал деньги у малышей, дерзил старшим детям и учителям (всем, кроме основной учительницы). Родители написали директору петицию, чтобы его убрали из класса и отдали в школу с ЗПР, к дефективным, где ему самое и место. Виктория и учительница решили бороться. Медико-психологическая комиссия подтвердила: развитие по возрасту, никакого ЗПР нет и в помине.

Виктория сказала: давай, дружок, выходи с малой сцены на большую дорогу. Где угодно, но не в школе. Заберу с продленки, буду выпускать тебя на улицу. Хочешь стать бандитом? Дерзай! А я буду возить тебе передачи в колонию. Но это можно было и после детдома, по статистике. У меня, если честно, были на тебя другие планы. Но девять классов пригодятся даже в колонии.

– О’кей, мама, я подумаю над этим, – сказал Сережа и действительно ушел на улицу. Там быстро нашел себе компанию и организовал устраивающее его времяпрепровождение. В школе стало много легче: отсиживал уроки, учился на тройки, но и четверки с пятерками попадались.

Тем временем Виктория поменяла работу – с повышением по должности, на большую зарплату. И в новой конторе, в бухгалтерии повстречала Надю…

* * *

– Мы вместе уже два года, Сереже на днях исполнится тринадцать, но он так и не смирился. Надю игнорирует, знает, что будет с моей стороны, если попробует ее тронуть. Терроризирует названых сестру и брата – Владика просто бьет, а над Ирой исподтишка издевается, она плачет, у нее обострились гастрит и экзема, но она даже не решается нам пересказать, что он ей говорит, – видимо, какие-то уж совсем запредельные гнусности…