Все мы творения на день

Ялом Ирвин

Я не смог сдержать слез, рассказывая об этом переживании, и взял салфетку. Чарльз тоже промокнул глаза.

– Как вы говорили? «Благодарите судьбу за все хорошее»?

– Да, именно так. Я имел в виду, что предчувствие конца порой побуждает нас полнее переживать настоящее.

Мы оба глянули на часы. Консультация должна была закончиться несколько минут назад. Чарльз медленно потянулся за своими вещами.

– Я весь выжат, – выдохнул он. – Вы, наверное, тоже устали.

Я встал и расправил плечи.

– Вовсе нет. Такие глубокие и откровенные сессии не утомляют, а, наоборот, наполняют меня жизнью. Вы сегодня отлично поработали, Чарльз.

Мы оба отлично поработали.

Я открыл перед ним дверь кабинета, и мы, как обычно на прощание, пожали друг другу руки. Чарльз вышел, я закрыл дверь и вдруг хлопнул себя по лбу:

– Нет! Нельзя так заканчивать эту сессию!

Я открыл дверь и позвал его назад со словами:

– Чарльз, я только что переключился в свой старый режим и сделал ровно то, чего делать не хотел. По правде говоря, я действительно устал от такой глубинной и непростой работы, чувствую себя вымотанным и рад, что сегодня у меня больше не будет пациентов.

Я смотрел на него и ждал, не представляя, каков будет ответ.

– Господи, Ирв! Я и сам это понял. Я знаю вас лучше, чем вы думаете, и вижу, когда вы просто пытаетесь вести себя как терапевт.

Глава 3

Арабеск

Я пребывал в замешательстве. Проработав психотерапевтом пятьдесят лет, я думал, что повидал все, но никогда прежде пациенты не начинали знакомство, вручая мне фотографию себя в юности.

Пациентка по имени Наташа, грузная русская женщина лет семидесяти, поступила именно так. Еще более некомфортно мне стало от пристального взгляда, которым она сверлила меня, пока я рассматривал фотокарточку. Прекрасная юная балерина застыла в позе арабеск, изящно балансируя на носке одной ноги, с грациозно поднятыми вверх руками. Я перевел взгляд на Наташу. Ее никак нельзя было назвать стройной, однако в ее движениях все еще ощущалась грация танцовщицы. Она, должно быть, почувствовала, что я высматриваю в ней юную балерину, потому что подняла подбородок и немного повернула голову, чтобы я увидел ее профиль.

Черты лица Наташи погрубели – может быть, от долгих русских зим, а может, от алкоголя. «Однако она по-прежнему привлекательна, хотя и не так прекрасна, как в молодости», – подумал я, снова взглянув на фотографию юной Наташи, казавшейся воплощением изящества.

– Хороша, не правда ли? – осведомилась она игриво.

Я кивнул, и она продолжила:

– Я была прима-балериной в «Ла Скала».

– Вы воспринимаете себя только в прошедшем времени?

Наташа отпрянула.

– Какой грубый вопрос, доктор Ялом! Похоже, вы обучались плохим манерам там же, где и другие терапевты. Но… – Она сделала паузу и задумалась. – Наверно, так и есть. Наверное, вы правы. Но знаете, что самое странное в истории балерины Натальи? Я закончила танцевать, когда мне еще не исполнилось тридцати, сорок лет тому назад, и после этого я стала счастливее, намного счастливее…

– Вы закончили танцевать сорок лет назад и тем не менее сегодня входите в мой кабинет и даете мне эту фотографию, где вы – молодая балерина. Вы полагаете, что сегодняшняя Наташа мне не будет интересна?

Она несколько раз моргнула и с минуту помолчала, оглядывая убранство моего кабинета.

– Прошлой ночью я видела сон о вас, – сказала она. – Если закрыть глаза, я все еще будто вижу его. Я пришла на встречу с вами и вошла в комнату. Она была не такой, как эта. Может, это было у вас дома. В комнате было много народу, возможно, это была ваша семья, ваша жена. У меня в руках была большая холщовая сумка, полная ружей и приспособлений для их чистки. В углу я видела вас, окруженного людьми. Вы были там, как на обложке вашего романа

про Шопенгауэра, и я вас узнала. Я никак не могла к вам подойти или хотя бы встретиться взглядом. Там было что-то еще, но больше я ничего не помню.

– Вы видите какую-то связь между этим сновидением и фотографией, которую вы мне принесли?

– Ружье означает пенис. Я знаю это, потому что много лет посещала психоаналитика. Он объяснил мне, что я использовала пенис как оружие. Когда я ссорилась с Сергеем, ведущим танцором в нашей труппе и моим любовником, а потом и мужем, я уходила из дома, напивалась, находила пенис – любой, его владелец не имел никакого значения, – и занималась сексом, чтобы причинить боль Сергею и почувствовать себя лучше. Это всегда срабатывало, но ненадолго. Очень ненадолго.

– Все же, какова связь между сном и фотографией?

– Снова этот вопрос? Вы настаиваете? Наверно, вы намекаете, что я использую фотографию себя в молодости, чтобы вызвать у вас сексуальный интерес ко мне? Это не только оскорбительно, но и глупо.

Ее торжественный вход в мой кабинет с фотографией в руках был явно нагружен смыслом. В этом у меня не было сомнений, но я решил на время отвлечься от этой темы и перейти к делу более прямолинейно.

– Давайте поговорим о причинах вашего обращения ко мне. Из вашего имейла мне известно, что вы в Сан-Франциско очень ненадолго и вам крайне необходимо со мной встретиться сегодня и завтра, потому что вы «потерялись за пределами вашей жизни и не можете найти дорогу назад». Пожалуйста, расскажите мне, что произошло. Вы написали, что это дело жизни и смерти.

– Да, именно так это ощущается. Нелегко описать словами, но со мной творится что-то очень серьезное. Я приехала в Калифорнию с Павлом, моим мужем, и мы проводили время, как обычно во время таких поездок. Он встретился с несколькими важными клиентами; мы повидались с нашими русскими друзьями, съездили в долину Напа, сходили в оперу, поужинали в лучших ресторанах. Но почему-то в этот раз все как-то иначе, не так, как раньше. Как бы это сказать? Отстраненно. – Наташа произнесла это слово по-русски. – Я как будто не здесь. Происходящее не затрагивает меня. Вокруг меня будто кокон. Словно не я переживаю происходящее. Меня мучает тревога, я ужасно сплю. Жаль, что я плохо говорю по-английски, а то я бы поточнее вам объяснила. Однажды я прожила в США четыре года и учила английский, но говорю по-прежнему неважно.

– Насколько я могу судить, у вас превосходный английский, и вы отлично описываете, что вы чувствуете. Скажите, а как вы это объясняете? Что, по-вашему, с вами происходит?

– Я просто в ужасе. Я уже говорила, что однажды у меня был тяжелый кризис и я четыре года проходила психоанализ, но даже тогда мне не было плохо настолько. И с тех пор жизнь наладилась, и я чувствовала себя прекрасно много лет – до теперешнего момента.

– Это состояние – «будто вы живете не свою жизнь»… Давайте попробуем проследить его истоки. Как вам кажется, когда возникло это чувство? Насколько давно?

– Не знаю. Это чувство такое странное, такое смутное, трудно что-то точно сказать о нем. В Калифорнию мы приехали три дня назад.

– Но вы написали мне неделю назад, это было еще до приезда в Калифорнию. Где вы были в то время?

– Мы провели неделю в Нью-Йорке, несколько дней в Вашингтоне, потом прилетели сюда.

– Происходило ли что-то тревожное в Нью-Йорке или Вашингтоне?

– Ничего, ничего, кроме обычных неудобств, связанных с разницей во времени. Павел ходил на деловые встречи, и я была предоставлена сама себе. Обычно я люблю знакомиться с новыми городами.