Всё на земле
Шрифт:
К обеду он побывал у буровиков, дал нагоняй изыскателям, вымерял шагами ширину вырытого котлована. Медленно, очень медленно идет работа. Понимал, что карьер — это работа не одного года, но хотя бы обозначить его границы, выйти на приличную отметку. Пока что это поле, покрытое десятком пыльных рвов, в которых возятся люди и машины. Слава богу, что хоть теперь все на законных основаниях. Сам сидел на собрании у Насонова, был свидетелем, как весь зал поднял руки, голосуя за выделение пустоши под карьер.
А юрист комбината глядел, чтобы бумага была оформлена по всем правилам. Хватит насоновских штучек.
В половине второго он сказал шоферу:
— Давай
Бугорок — это склон холма, с которого видна вся площадка. Каждый раз, уезжая отсюда, Дорошин останавливался минут на пять — десять и глядел. Он отмечал появление каждой новой детали. Вон там, в южном краю, сегодня с утра начал работать шестой экскаватор. Уже углубился в котлован. Через неделю будет на что смотреть. А сейчас ветер гоняет по ковыляй белесые хвосты пыли.
Здесь, на этой земле, — вся его жизнь. Двадцать пять последних лет. Самых трудных и значительных. И всегда, в дни удач и поражений, он думал о том, как много еще предстоит сделать. Годы состояли из борьбы за исполнение замыслов. Вначале был строителем, не думал, что станет эксплуатационником. Потом первый карьер, восстановление затопленной в войну шахты. Для него это было пробой сил. Потом масштабы росли.
И если вначале его решения были продиктованы оставшейся от авиации дерзостью, желанием найти самый близкий, хоть и отчаянно трудный путь к победе, то потом уже, с приходом опыта, этот метод борьбы был изъят из его арсенала. Этапы его жизни считались по объектам. Строили город, карьер, потом второй. Восстанавливали шахту. Вот и все. Вроде бы и немного, а жизнь прожита. Он знал, что надо дотянуть еще этот карьер, а все последующее оставалось где-то там, за пределами рациональной мысли. Потому что без него, без Дорошина, все рухнет, все остановится.
Два последних года отмечал в себе одно свойство. Раньше жилось безоглядно. Расходовал себя на все. Затеял одну научную работу. Не то что степени привлекали, их у него было достаточно… Теперешние руководители нуждаются в штате, в консультантах… А тогда делали все сами. И получалось. Записки об искусстве руководителя — вот что нужно было бы завершить. Не вышло. Сил и времени оставалось только на этот, последний карьер. И вот эта трезвая расчетливость во времени и в силах была тем новым, что обнаружил он в себе за последние годы.
Дышалось нынче тяжко. Может, к дождю; он всегда трудно переносил предгрозовые часы. Когда возвращался к машине, вспомнил, что у Ряднова сегодня свадьба. Надо б заехать. Сел на заднее сиденье, дверцу прикрыл. Сереге сказал коротко:
— Давай домой. Только на ухабах полегче.
Лучше всего думалось во время езды. Прикрыл глаза. Так вчера и не закончил письмо первому секретарю обкома. Надо нынче дописать бы. И созвониться, договориться о встрече. Все-таки Володька — человек. И прав он, что стоит на своем. Какое ему дело до того, что Дорошин не хочет думать о том, что будет после него… Нет, это зря. Разве он, Павел Дорошин, не думает о будущем? Ради этого живет, ради этого все, что задумано. Надо бы подготовить кого-либо из молодых, поднатаскать в делах… Крутова не оставишь вместо себя. А кого? Михайлова? Нет, не то… С характером здесь человек нужен, с размахом. Вот Володька бы… Да нет, теперь им вместе не работать. У обоих — замах. А капитан на мостике должен быть один.
И от Юрки нет писем. Уже майор. Летает на сверхзвуковых. Значит, есть в нашей авиации летчик Дорошин. Гордость за мальчишку у него постоянная.
Решил заехать на работу. Медленно поднялся в кабинет, часто отдыхая на лестнице. Полежать бы еще дома, да уж мочи нет. Жара, наверное? Сказал секретарше, чтобы позвали Крутова. Выслушал ответ, что Павел Иванович поехал на автобазу относительно того, какие машины выделять по разнарядке райкома и исполкома возить свеклу. Какая разнарядка? Да вот пришла бумага… С понедельника девять машин на уборку.
Дорошин пододвинул к себе аппарат, закрутил диск. Рокотова на месте не было. Позвонил Гуторову.
— Здравствуй, Василий Прохорович… Вы что ж это, опять на мне всю уборочную ехать будете? Двенадцать машин на хлеб брали, теперь девять?
— Обстановка такая, Павел Никифорович… Урожай дело, сами знаете, какое… И решение областного комитета партии есть. Не только у вас берем, всех обязали.
— Вы горно-обогатительные комбинаты пошерстите… Журавлевский и строящийся… У них транспорта вон сколько, особенно у нового… Что вы на комбинат набросились?
— Обстановка такая, Павел Никифорович… и у ГОКов берем все, что можно.
В сердцах бросил трубку на рычаги. И Гуторов тоже… Такой же, как Рокотов. Говорит вежливо, мягко стелет, а спать во как жестко. Тоже манеру взяли: как что, так за обкомовские решения прятаться. У горно-обогатительных комбинатов, видите ли, государственная программа, а у Дорошина шутки детские. Деятели… А Крутов уже побежал исполнять. Набрал номер телефона автобазы. Начальник откликнулся сразу:
— Слушаю.
— Ты вот что… — Дорошин еще не мог отойти от предыдущего разговора. — Все лучшие и исправные машины придержи. На уборочную отдай те, что похуже… Ну, что ты от меня хочешь? Я тебе русским языком говорю: машины, которые на ходу, но похуже… «Рудстрою» для карьера помощь автотранспортом нужна.
Да-да… Девять машин отдай району, но чтоб все новые работали на «Рудстрой». Ты меня понял? Крутов? Ну-ка, дай ему трубку… Ты вот что, Паша… Приезжай-ка сюда, я тебе здесь все разъясню… Ты меня не агитируй. И партбилетом не козыряй, я тоже его уже тридцать лет ношу… и партийными органами не угрожай… Мало что там написано. А где ж мы все новые машины найдем? Пусть свеклу возят и на старых… Им, для уборочной, и Москва поможет транспортом, и армия в область пришлет машины, а мне добрый дядя план выполнять не будет… У нас с тобой, сам знаешь, какая обстановка на карьерах… Да что я тебя уговариваю? Выполняй приказ! Что? А ну, приезжай сюда, я тебе сейчас покажу, как со мной разговаривать! Что? Ты не мальчишка? Я не смею? Ну, ладно…
И этот. Да что они, с ума посходили? Видите ли, плохо с ними разговаривают. Он не мальчишка… Он старый человек. Ты дело верши как надо и выполняй то, что тебе приказывают. Лучшие машины отдать чужому дяде на два с лишним месяца… Совесть коммуниста… Ишь как громко заговорил! А кто ты есть такой? Да я тебя завтра же на пенсию. Играй в домино под акациями… Ишь волю взял! Нет, надо это кончать. Это черт знает что, а не работа… Бессловесным прикидывался. То-то он все последние дни букой глядел… Минуту выжидал? Там небось около него куча людей, так он всем им наглядно демонстрировал свою принципиальность…