Все не так
Шрифт:
– Я имел в виду, что я мог бы заниматься с Костей бесплатно, – кинулся я в разъяснения. – И только в свое свободное время, не в ущерб занятиям с Даной. Михаил Олегович, я…
– Мне все равно, что ты имел в виду, – оборвал он мои излияния. – Я сказал: нет. И это не обсуждается.
Он повернулся и пошел по длинному коридору. Вообще-то мне было с ним по пути, но я до того оторопел от неожиданности, что застыл на несколько секунд. Что я опять сделал не так? В чем провинился? Или это не я провинился, а Лена? Или маленький Костик, которого в наказание решили лишить занятий спортом? Черт их разберет, этих Руденко. Впрочем, Лариса Анатольевна сразу заявила, что мое предложение ей не нравится. Наверное, она и мужа накрутила.
А с Леной я что-нибудь придумаю.
Из своей депрессухи я выходил долго. И чем чернее и паскуднее выглядело все вокруг, в том числе и моя жизнь, тем упорнее искал я встречи с Еленой. Я был уверен, что стоит ей хотя бы один раз посмотреть на меня так же нежно, как тогда в столовой, – и мне станет легче. Но я никак не мог уловить расписание, которым определялось ее существование в семье Руденко. Завтракала она тогда, когда я уже занимался с Даной или возил ее на тренировки по стрельбе, обедала и ужинала вообще непонятно когда. Не мог же я часами просиживать в столовой и караулить ее! Вернее, я, конечно, мог бы, но это вызовет массу вопросов со стороны хозяев. И потом, сидение в общей комнате сделает меня доступным для Юли, а я чувствовал, что ситуация накалилась, девчонка злится и уже готова спустить на меня собак, иными словами – наговорить обо мне гадостей за глаза. Оно мне надо? В тот раз, когда я вернулся к себе, чтобы переодеться, Юли в моей комнате уже не было, но я до сих пор не знаю, как она восприняла произошедшее: как проявление моего плохого настроения и самочувствия или как грубый и демонстративный отказ. Если первое, то можно еще как-то выкрутиться, но если второе – пиши пропало. Нажил я себе врага на свою же голову. Дурак.
Я пытался застать Елену одну около четырех часов вечера, приходил в столовую «попить чайку», но безуспешно. Я прислушивался к голосам и шагам, я все время думал о ней, я… Короче, я понял, что влюбился. И, потеряв терпение, решил задать несколько вопросов Дане. Девочка мой интерес приняла за обыкновенное любопытство и спокойно пояснила, что Костика кормят полдником в четыре часа только по выходным, потому что в будние дни его водят в детский сад. Ну надо же, а я даже и не заметил, что мальчика по будням дома не бывает. Не очень-то я наблюдателен. Я вспомнил, что насчет садика мне уже говорили раньше, но у меня из головы вылетело, потому что Лена меня тогда еще не интересовала так, как сейчас.
Но слова Даны натолкнули меня на мысль попытаться поймать Елену, когда она забирает сына из садика. Утром у меня точно ничего не получится, она успевает отвести мальчика и вернуться до девяти часов, а вот вечером… Однако я и тут обломался: Костика Лена забирала в шесть часов, то есть как раз в разгар наших с Даной вечерних занятий. В течение трех дней подряд я исправно посещал столовую якобы для ужина, но Лена так и не появилась. Наверное, она кормит ребенка раньше, как только приводит из садика. Или значительно позже, когда я уже ухожу. В общем, сплошная невезуха. Неудивительно, что я так долго не мог ее разглядеть: если даже при усиленном старании мне не удается встретиться с Еленой, то без такого старания сколько раз я видел ее до этого? Два? Три? Вряд ли больше. Я ведь даже не знаю, какая из множества комнат в этой квартире – ее.
Я ловил Лену в субботу и воскресенье во время полдника, но каждый раз в столовой был
Прошло, наверное, недели две, то есть я давно перекрыл свой собственный рекорд длительности безответной влюбленности (я уже говорил, что не могу дольше недели испытывать интерес к женщине, если не чувствую взаимности), когда мне наконец повезло. Причем повезло по-крупному, капитально. В половине десятого, закончив утренние занятия, я решил проехаться в одно хитрое место, где можно купить обновленную версию моей любимой компьютерной игры, и встретил Елену на улице. Одну, без Кости. Упускать такой случай было бы ужасной глупостью, и я решил взять быка за рога.
– Пойдем погуляем? – начал я с места в карьер и сразу на «ты». – Или хочешь – съездим куда-нибудь?
Погода для прогулки была самая неподходящая: конец ноября, холодно, промозгло и слякотно, да еще дождь вперемешку с мокрым снегом сыплется.
– Куда съездим? – Она испуганно посмотрела на меня из-под яркого голубого зонтика.
– Да куда хочешь. В магазин какой-нибудь, в парк, на выставку. Куда хочешь.
Боже мой, что я нес? Я готов был даже переться на выставку косметики, если она скажет. Или в картинную галерею. Или в музей какой-нибудь. Последний музей, который я посещал в своей жизни, был краеведческим, куда нас водили классе, наверное, в шестом. Но если бы Лена сказала, что хочет в музей, – я бы пошел с ней. Да не просто пошел, а с радостью. Счастлив был бы.
Но в музей она почему-то не хотела. И в магазин не хотела, и в расположенное рядом кафе – тоже.
– Ты ведь куда-то собирался? – спросила она. – Если хочешь, я с тобой поеду.
Хочу ли я! Она еще спрашивает!
Вся поездка заняла часа полтора, и в машине все это время рядом со мной сидела совсем не та женщина, которую я видел в квартире Руденко. Веселая, легкая, улыбчивая, сияющая, с удовольствием отзывающаяся на шутки и очень красивая. Просто до ужаса красивая.
И тут я допустил глупость, хотя так и не мог долгое время понять, в чем же она состояла. Я заговорил о ее родстве с Ларисой Анатольевной. Нет, вот ей-крест, я просто хотел быть вежливым и поговорить с человеком о нем самом и его семье. А что получилось? Черт-те что. Елена моментально помрачнела и замкнулась.
– Ты по какой линии родня Ларисе Анатольевне? – спросил я.
– По маминой. – Она отвела глаза и принялась усиленно рассматривать дома, мимо которых мы проезжали.
Я не отставал. Мне действительно было интересно. Я был влюблен, и мне было интересно все, что касалось объекта моей влюбленности.
– А конкретнее?
– Ну… моя мама и жена двоюродного брата Анатолия Богдановича троюродные сестры, – выговорила она не без труда.
Я помотал головой, стряхивая с мозгов это бессмысленное нагромождение слов.
– А можно попроще? Анатолий Богданович – это кто?
– Это отец Ларисы Анатольевны.
Ну да, конечно. Мог бы сам сообразить. Хозяйка – Анатольевна, а Богдану назвали в честь хозяйкиного деда.
– Так. Значит, у Анатолия Богдановича есть двоюродный брат, да?
– Да. То есть был. Анатолий Богданович умер. Давно.
– Хорошо. Поехали дальше. У него был двоюродный брат. У этого брата есть жена.
– Была.
– Что, тоже умерла?
– Нет, они разошлись. Давно.
Все «были». И все – давно. Ну и родство, ё-моё.
– Ладно. И у этой бывшей жены есть троюродная сестра.
– Да.
– Твоя мама, – на всякий случай уточнил я, все еще не веря, что удалось размотать этот немыслимый клубок.
– Да.
Разговор так явно тяготил Елену, что я решил свернуть на какую-нибудь более приятную тему, но все мои попытки вернуть на ее лицо улыбку, а в глаза сияние успехом не увенчались. Что я сделал не так? Что ее так расстроило?
– Мне ужасно жаль, что Михаил Олегович не разрешил мне заниматься с Костиком, – сказал я. – Не знаешь, почему?