Все новые сказки
Шрифт:
— Что ты со мной сделал? — Язык у него начал заплетаться, но он все еще боялся.
— Иди, — сказал я чужим низким голосом.
Он убежал.
К тому моменту я уже забыл о центральном здании. Остаток ночи я бродил по улицам, ища, но не желая, неся в себе опасность, но не угрозу.
На рассвете я вернулся к бруклинскому складу. Двумя этажами ниже комнаты, куда Джулия привела меня, находилась келья, похожая на склеп, которая должна была стать моим домом. Джулия оставила ключ в моем кармане.
В темноте, глубоко под землей, я слышал далекое пение солнца. В
Все это случилось тридцать три года назад, в октябре 1976-го. Все это время я обитал в подземелье, когда-то принадлежавшем Джулии. Собственность была переведена на меня, и я там жил: спал на кровати или сидел на стуле с прямой спинкой, время от времени выходил, чтобы высосать полстакана крови у неосмотрительного прохожего. Иную жертву я кусал лишь для того, чтобы сначала впустить ей в кровь свое зелье, взять у нее денег, снять номер в гостинице, а уже там целый вечер медленно слизывать кровь с ее шеи и выть по-волчьи.
Я никого не убил и многое узнал о моей новой природе.
Например — и это крайне важно — что на мне все очень быстро заживает.
Однажды вечером несколько юнцов в Проспект-парке вздумали напасть на меня и на ту, что питала меня собой. Их было восемь, но я отбился, хотя и не одной левой. Позже я обнаружил, что меня трижды пырнули ножом в грудь. Легкое было точно задето, а может, и сердце.
Я подумал о больнице, но… что-то гонит меня от людей, когда я ранен… В общем, я отправился домой, подыхать.
День за днем я лежал на полу, мучаясь болью в груди. Однако примерно через неделю встал и смог выйти, чтобы подкрепиться. От ран на груди остались лишь три белых рубца.
Я не читал книг, не ходил в кино, не смотрел телевизор, не следил за новостями. До недавнего времени все мои контакты с людьми ограничивались восторженным шепотом моих жертв. Я питался раз в несколько дней, для жизни мне было достаточно людской крови и вещества их душ, которое они отдавали, находясь в моей власти. Я мог сидеть сутками в моем бункере, смакуя в памяти нежное мурлыканье моих кормилиц. Их признания о тайных желаниях и несбывшихся мечтах открывали мне возможности той жизни, которой я был лишен. Иногда я часами перебирал секреты, поведанные мне предобморочно заплетающимися языками. Я видел их воспоминания и переживал чувства, которые они прячут от всех.
Первые несколько лет я охотился только за женщинами, потому что мои укусы слишком интимны. Однако со временем меня начали интересовать и мужчины. Я стал лучше разбираться во вкусе крови, в оттенках и ароматах, имеющих особую привлекательность. В иную ночь мне не попадался никто подходящий. И хотя я предпочитал девушек, были и другие люди, достойные внимания.
Это не все, что я узнал о себе. Например, у меня аллергия на полнолуние. Стоит мне ночью попасть во власть луны, у меня начинается лихорадка и так сильно болит голова, что я практически слепну. Один выход при полной луне выводит меня из строя больше чем на неделю.
А вот как я узнал о еще одной причуде моей натуры. В лихорадке я слаб, и тогда почти любой нормальный человек может отразить мое нападение. Недуг тянется долго, и я чахну уже от недостатка питания. В этом несчастном состоянии мне приходится искать добычу такую же бессильную, как я.
Когда лунная аллергия поразила меня в первый раз, я напал на старуху в инвалидном кресле: нерадивая сиделка ненадолго оставила ее на улице. Недалеко от моей берлоги сиделка зашла позвонить в телефонную будку. А я тем временем подкрался к старухе сзади и впился.
Ее мечты были убогими и отрывочными, а кровь — жидкой, но на большее я не мог рассчитывать. Я надеялся, что она не умрет. После моего перерождения я приобрел инстинктивное почтение к жизни во всех ее бесчисленных формах. Пауки и тараканы, крысы и люди, — в моих глазах все имеют право на жизнь. Я высосал самую малость безвкусной старушечьей крови и поспешил восвояси — оживать.
Через четыре недели я опять увидел старуху, — она гуляла пешком с новой сиделкой. Для своего возраста она выглядела очень неплохо и весело болтала с наперсницей. Тогда я понял, что в моем укусе есть целительная сила. Помню, проходя мимо, я улыбнулся своей «старшенькой». Она глянула так, будто что-то во мне узнала, хотя это было невозможно, ведь я настиг ее сзади.
Важную часть моей жизни составляют нимбы — круги света, судя по всему, невидимые человеческому глазу. Они бывают самых разных цветов и характеров. Одни — хищники, нападающие на себе подобных и губящие их. Некоторые способны общаться со мной. Мало кто из них относится ко мне хорошо. Потому ли, что они не желают быть увиденными, или им отвратительны мои потребности и влечения, не знаю. Так или иначе, мы существуем в разных пространствах и не можем ни прикоснуться друг к другу, ни как-либо повлиять друг на друга.
Единственный нимб, который я узнаю, — это тот, желтый, что приблизился ко мне, когда Джулия делала из меня Дитя Ночи. Иногда он объявляется с загадочными сообщениями на темы познания и восприятия.
— Ты на пути к познанию того, что должно оставаться тайной, — не раз говорил он — не словами, но чистым смыслом, преодолевавшим пустоту между нами и оседавшим в моем мозгу.
Я не обращал особого внимания на эти сентенции — до одного момента девять месяцев назад.
Это случилось на Уотер-стрит, когда я наблюдал за той старухой, что была прикована к инвалидному креслу, пока я ее не укусил. Теперь она уже не нуждалась в сиделке, наоборот, сама приглядывала за маленьким ребенком, возможно, внуком.
Я испытывал к старухе отцовские чувства, а в собственных костях ощущал древнюю старость. Был летний вечер, солнце уже зашло за горизонт, так что головокружение меня не беспокоило.
— Идем, — сказал голос в моей голове.
Я обернулся и увидел зубчатый желтый нимб, парящий в воздухе за моей спиной.
Я хотел пойти за ним, но странный визгливый голос произнес:
— Позже!
— Пойдем позже? — спросил я пустоту.
Нимб исчез, а я пошел к себе в подземелье, ожидая, что он появится там. Трапезничал я недавно, так что особой нужды в охоте не было.