Все оттенки черного
Шрифт:
– Я согрею.
Шарлотта присела на покрытую ослепительно белым шелком кровать, мягко потянула девушку за руку, обняла.
– Я так ждала тебя. – Полные губы подрагивали.
Жажда.
Римма прижалась к ней, чуть вздрогнула, почувствовав холодное тело масана, но не отпрянула. Шарлотта расстегнула на девушке платье, помогла освободиться от него, приласкала нежные выпуклости груди. Забытый всеми Лазарь поднял брошенную на пол одежду: платье, кружевные трусики, туфли, сложил в пластиковый пакет. Его сердце глухо стучало.
«Нет, это не моя охота! Успокойся!»
На белом шелке постели сплелись две женские фигуры: загорелая, дышащая здоровьем – Риммы, и бледная, почти прозрачная – Шарлотты.
– Ты так прекрасна! – Роза Малкавиан с томительной нежностью путешествовала по ждущему телу Риммы.
– Мне хорошо с тобой! – Губы девушки ласкали ушко Шарлотты, дыхание участилось. – Мне так хорошо…
Красные зрачки Шарлотты расширились до размеров радужной оболочки, поглотили белок, полные губы разошлись, и Лазарь увидел растущие иглы.
«Сейчас!» Он сжал кулаки.
Иглы прокололи шею Риммы. Девушка вздрогнула.
– Мне так хорошо…
Шарлотта, продолжая нежно удерживать жертву в удобном положении, жадно высушивала ее. Жадно. Жажда была слишком близка. Лазарь видел, как кровь капает на снежный шелк простыней.
– Что ты делаешь?
Римма почувствовала боль, накатившую слабость, попыталась оттолкнуть от себя вампира, но было поздно. Слишком поздно. Теперь Шарлотта не стеснялась. Запах крови затуманил ее рассудок, и до Лазаря долетело довольное урчание масана.
– Помогите! – Глаза Риммы остановились на Гангреле. – Помоги…
Шарлотта разорвала ей горло, урчание смешалось с чавканьем, она перевернулась на спину, чуть подняла безжизненную девушку над собой и жадно ловила ртом стекающую кровь. Ее прекрасное лицо, белый шелк белья, снежные простыни – все было перепачкано красным. Жажда ушла, теперь Шарлотта играла.
«Сколько пищи пропадает зря. – Лазарь поджал губы, но, глядя на наслаждающуюся Шарлотту, растаял, нежно улыбнулся. – Малкавианы, они просто сумасшедшие…»
Все утро они провели в «Центре» – прекрасном развлекательном комплексе рядом с Большой Тульской. Дети веселились до упаду, от души накатались на роликах, испытали на прочность все аттракционы, объелись мороженым и теперь шумели на заднем сиденье джипа, активно делясь впечатлениями от поездки.
Звонил Кот, сообщил, что уже вернулся из Питера и появится дома чуть раньше обычного – устал. Он так и не вспомнил о дне рождения Кости-младшего, и Вера не стала ему напоминать об этом. Не по телефону.
Джип медленно подкатил к крыльцу особняка.
– Вы будете дома до вечера, Вера Сергеевна? – поинтересовался Славик.
– Да. – Она открыла дверцу, вышла из машины, но остановилась.
Пронзительная, щемящая тоска подкатила к ее горлу.
«Что-то не так!»
Вера не смогла бы объяснить, что именно произошло. Предчувствие? Предзнаменование? Дурное настроение? Но она была точно уверена, что с их прекрасным особняком творится что-то неладное.
«Что-то не так!»
И дети не должны это видеть.
– Славик, вас не затруднит погулять с ребятами в саду?
– Конечно, нет, Вера Сергеевна, – чуть удивленно ответил телохранитель.
– Недолго, минут десять.
Она посмотрела, как дети, сопровождаемые Славиком, направились в сад, слабо махнула им рукой, вздохнула и с силой надавила на дверную ручку.
«Что-то не так!»
Когда Вера вошла в холл, ее странная тоска немного ослабла. Все было как обычно: лестница на второй этаж, резная вешалка… Пахло духами. Не ее любимыми, с ландышем, а чужими, терпкими. Запах мускуса. Вера не терпела его.
Тоска снова накатила. Вера огляделась. Это был не устоявшийся запах, а легкий, невесомый аромат, появившийся вдруг. Как если бы носительница этого терпкого запаха прошлась по холлу, задержавшись в нем на какие-то мгновения. Например, чтобы подкрасить губы у большого зеркала. Вера посмотрела на зеркало и побледнела: на полке небрежно лежала открытая дамская сумочка, а около нее – тюбик дорогой губной помады. Он валялся на боку, раскрытый, будто бы его хозяйку что-то отвлекло от зеркала. Или кто-то отвлек и потянул за собой, крепко сжимая за руку, улыбаясь, а она, шутливо пыталась отбиться, чтобы продолжить прихорашиваться.
Из столовой донеслись неясные голоса.
Тихо, очень тихо и очень медленно Вера слегка приоткрыла ведущие в столовую двери и, чтобы сдержать крик, приложила к губам ладонь. Ноги стали ватными, вялыми, в голове гулко застучал тяжелый молот.
Бум!
Кровь ударила в лицо.
Бум!
Мысли запутались, ушли, и в голове Веры образовалась гнетущая пустота, в которой было место только для отвратительной смеси горя и обиды.
Бум!
Мужчина стоял спиной, но Вере не надо было видеть его лицо, чтобы понять, что это Костя. Ее Костя. Ее Кот. Она прекрасно знала его аккуратно подстриженный затылок, его широкие костлявые плечи, и даже его движения, его напористые, жадные движения. Она могла узнать мужа только по ним.
Мужчина стоял спиной, перед большим обеденным столом. Обычно покрытый скатертью, на этот раз он сиял огромной столешницей, а несколько резных стульев, всегда в строгом порядке расставленных вокруг, развратно валялись на полу. На столе Вера заметила бутылку шампанского и два хрустальных бокала. А еще она видела стройные ноги соперницы, обтянутые игривыми черными чулками. Крепкие, упругие ягодицы, руки ее мужа ласкали их, чуть полноватые бедра, тонкие икры и блестящие черные туфли на длиннющей шпильке и толстой платформе. Почему-то именно эта деталь бросилась Вере в глаза. Толстая платформа. Она не любила такие туфли, и Кот – он сам ей говорил об этом! – тоже их не любил. Раньше не любил.