Все оттенки черного
Шрифт:
«Они».
Куприянов не поймал себя на мысли, что впервые в жизни, глядя на эту фотографию, он подумал: «они», как будто речь шла о посторонних людях. Не поймал. Но машинально улыбнулся, глядя на старую фотографию, подержал еще немного в руке, а затем вернул на стол, и, откинувшись на спинку кресла, задумчиво повертел в руке черную клубную карточку «Заведения Мрака».
«В полночь».
Константин снял телефонную трубку и набрал мобильный Веры:
– Привет, Звездочка, как у тебя дела?
– Неплохо, – весело ответила жена. – Мы готовим тебе маленький сюрприз.
«Еще один? – скривился Куприянов. – Расскажет, каким образом она исцарапала свое тело? Или снова будет немытая и с ужасной краской на лице?»
– Сегодня?
– У тебя дела? – Голос Веры погрустнел, и на мгновение Константин едва не отказался от своих планов.
Но черная карточка приказывала.
– Да, сегодня вечером я вылетаю в Питер, там будет Карсон из «Де Бирс». Мне нужна эта встреча.
– Обязательно нужна? – В голосе Веры послышались тоскливые нотки. – А когда он приедет в Москву? Или слетать к нему…
– Звездочка, ну что значит слетать к нему? – устало вздохнул Куприянов. – Это же потерянный день, а так всего лишь одна ночь. Завтра я опять буду на работе.
– Я понимаю, – Вера помолчала. – Значит, до завтра?
– Да, целую.
Константин бросил трубку и откинулся на спинку кресла. Анна, прекрасная черноглазая Анна мелькнула перед его глазами. Она улыбалась, и Куприянов улыбнулся ей в ответ.
«В полночь».
О том, что тринадцать лет назад, в этот самый день родился его сын, Костя не вспомнил.
Все утро Лазарь провел в офисе клана Гангрел, просматривал список выполненных контрактов, фиксируя все подозрительные детали и отмечая всех масанов, слишком долго не имевших официального разрешения на высушивание. Таких набралось довольно много: в последнее время активность в городе уменьшилась. И только ближе к вечеру епископ направился туда, куда стремилось его сердце.
Шарлотта Малкавиан.
Тяжелый шлем, перчатки, наглухо застегнутая одежда, пусть в такую жару они и вызывали удивленные взгляды москвичей, зато надежно защищали его от убийственных лучей солнца. «Харлей» летел по улицам.
«У меня есть подарок для тебя, моя любовь».
В должности епископа имеются определенные преимущества. Под свое убежище Лазарь занял целый четырехэтажный склад, принадлежащий клану Гангрел. Первые три уровня предназначались для впавших в Спячку масанов и хранения, в случае необходимости, запасов донорской крови. Сейчас они пустовали, и никто не тревожил покой епископа. Лазарь прямо на мотоцикле въехал в грузовой лифт и нажал кнопку подъема.
Он так соскучился.
Четвертый этаж полностью принадлежал ему. Лазарь выехал из лифта, площадка это позволяла, остановил «Харлей» и снял тяжелый шлем – окон в помещении не было.
– Шарлотта!
Ему никто не ответил.
Справа, из оранжереи долетел легкий аромат – розы Малкавиан. Только члены этого клана умели выращивать такие прекрасные цветы: бархатистые, густого красного цвета, словно впитавшие в себя кровь всех жертв масанов. Малкавианы обожали свои розы, и ни одно их убежище не обходилось без оранжереи.
– Шарлотта!
Лазарь заглянул в спальню – их огромная, покрытая белым шелком кровать была аккуратно убрана, прошел через гостиную – дурацкая низенькая мебель, но ей нравится, – посмотрел на кухне.
– Шарлотта!
Он нашел ее в специальной ванной. Прямоугольной, отделанной мрамором, встроенной прямо в пол и доверху наполненной теплой черной кровью. Лазарь остановился, любуясь открывшейся ему картиной. Шарлотта лежала в ванной, раскинув руки и блаженно закрыв глаза. Ее бледная кожа слегка порозовела, а кудрявые темные волосы, длинные, до талии, были аккуратно рассыпаны по полу, она не любила, когда волосы пачкала кровь. Как и у всех Малкавиан, у девушки было тяжеловатое, чуть расширяющееся к подбородку лицо и немного длинноватый нос с резко очерченными крыльями. Но это с лихвой компенсировалось большими глазами и прекрасными, почти сросшимися стрелами бровей.
«Какая же она красивая!»
Они были вместе уже двести лет, но Гангрел не уставал восхищаться своей избранницей. Он был готов любоваться ею вечно. Шарлотта Малкавиан – кровавая фея Москвы.
Шарлотта открыла глаза, улыбнулась:
– Лазарь! – Выражение глаз немного необычное, диковатое – Малкавианы не зря считались чуточку сумасшедшими.
Он склонился и поцеловал ее в полные красные губы, отличительный признак всех масанов.
– Я соскучился.
Почувствовал дрожь ее губ – Жажда приближается. Шарлотта поняла, чуть приподнялась, обхватила Лазаря за шею, он помог ей выбраться из ванны, мельком погладил вытатуированную возле пупка гремучую змею, накинул на плечи белый шелковый халат, сразу же покрывшийся красными ожогами. Шарлотта была высокой, одного роста с ним, с сильными плечами, хорошо развитой грудью и крепкими, стройными ногами. Ее бледная кожа жадно впитывала остатки крови.
– Мы должны уехать сегодня. – Ее губы щекотали шею Гангрела. – Жажда близка.
– Я не могу. – Он обнял ее за талию, заглянул в прекрасные глаза. Зрачки слишком расширены. Жажда.
– Что случилось?
– Кто-то нарушил четвертую Догму. Сантьяга хочет, чтобы я разыскал преступника.
Ее чудные брови страдальчески изогнулись:
– Но я не могу ждать, милый. Я не могу, я поеду одна.
Каждое расставание с Шарлоттой ломало его сильнее Жажды.
– Есть выход, моя любовь. – Лазарь поцеловал ее кудрявые волосы. Свободно рассыпанные их кончики достигали талии Шарлотты. – Сегодня ты сможешь высушить чела.
– У тебя есть контракт для меня?
– Нет. – Гангрел никогда не врал своей любимой. – Но у меня есть возможность раздобыть пищу. Жажда уйдет.
И ей не надо будет уезжать.
– Лазарь! – Шарлотта всем телом прижалась к епископу. – Лазарь, жизнь моя…
Адрес, указанный на черной карточке, привел Куприянова на тихую улицу, на которой по определению не полагалось бы находиться ночным заведениям.
«В полночь».
Но Куприянов не мог ждать, его «Мерседес» остановился возле указанного дома в четверть двенадцатого.