Все оттенки черного
Шрифт:
На его спине слабо поблескивал серебристый дикобраз – герб клана Гангрел, а левое плечо украшала еще одна вышивка – лунная корона. Мужчина прищурил светлые глаза с пронзительно-красными зрачками и провел рукой по голове.
«Что им от меня понадобилось?»
У него было приятное, мужественное лицо, но слишком бледное даже в лунном свете. Неестественно бледное, вызывающее мысль о холоде, пробирающем его обладателя до костей. Мысль правильную, ибо температура тела вампиров редко поднималась выше пятнадцати градусов. Физиология. Правда, вопреки уверениям продвинутых челов, сердца у них бьются. Медленно, не спеша, но бьются.
Мужчина наконец решился. Он слез с мотоцикла, подошел к воротам и нажал на кнопку интеркома:
– Передайте Сантьяге, что прибыл епископ Лазарь Гангрел.
Кабинет комиссара Темного Двора был буднично изыскан. Прекрасная мебель, толстый ворс ковра, приглушенный свет – хозяин знал, что масаны не выносят яркого освещения, – в углу мерцает монитор, за которым склонился Сантьяга. Как обычно, в дорогом костюме.
– Лазарь, рад вас видеть! – Он даже не привстал. – Вы не будете любезны подождать буквально пару минут, я должен закончить.
– Конечно. – Гангрел подошел к картинам.
С тех пор как он был в кабинете Сантьяги последний раз, они поменялись. Три полотна: цунами, вулкан, айсберг. Лазарь прищурился: за ледяной выступ белого массива отчаянно цеплялась фигурка чела. Бессмысленно гибнущая пища.
«Тоже мне, любитель искусства. – Склонность комиссара Темного Двора к живописи была чужда Гангрелу. – Украсил стены какой-то мазней…»
– Позвольте с вами не согласиться – работы превосходны.
Лазарь вздрогнул и посмотрел в непроницаемо черные глаза подошедшего нава. Сантьяга не обладал телепатией, но превосходно читал выражения лиц и не упускал случая подколоть вампиров, отвечая на невысказанные ими фразы.
– Вина?
Красное бордо, слабая пародия на кровь. Судя по бутылке, один из лучших урожаев девятнадцатого века, погреба Сантьяги славились великолепным выбором.
– Нет, спасибо.
– Зря. – Нав тоже не притронулся к вину, глубоко запавшие глаза обежали вампира. – Вы недавно высушили кого-то, Лазарь.
Он очень хорошо чувствовал такие нюансы.
– У меня был контракт, – пожал плечами Гангрел. – Вы можете проверить.
– Уже проверил, – улыбнулся нав, помолчал. – У нас проблемы, епископ.
«Епископ! Слишком официально для Сантьяги».
Лазарь напрягся. Он был не в состоянии использовать Прорицание – магия крови не действовала на навов, а читать по лицу было бесполезно: Сантьяга, когда хотел, мог быть очень бесстрастным.
«Он злится? Он недоволен?»
Сумрачные навы были единственными обитателями Тайного Города, перед которыми вампиры по-настоящему трепетали. Сильные, жестокие, мало того что они не поддавались магии крови, так еще и не были пригодны как пища. То, что текло по жилам основателей Темного Двора, было настоящей отравой, и даже сам вид этой густой, похожей на битум субстанции вызывал у Гангрела отвращение. Именно поэтому семью Масан передали в ведение Нави.
– Кто-то высушил чела, епископ. – Комиссар выдержал паузу, давая возможность вампиру понервничать. – Нарушена четвертая Догма Покорности.
«Ты не будешь охотиться в Тайном Городе, без санкции Темного Двора».
– Серьезное преступление, – хрипло произнес вампир.
– Рад, что наши мнения совпадают, епископ. – Сантьяга заложил руки в карманы брюк и прошелся по кабинету. – К счастью, Великие Дома не знают о произошедшем, и у нас есть возможность разобраться с ситуацией своими силами.
Семье Масан не доверяют. Слишком сильна бывает Жажда, слишком близко Безумие. Лазарь помнил далекие времена Хаоса, когда сорвавшиеся с цепи кланы вампиров наводили ужас на челов. Когда целые стада паникующей пищи срывались с насиженных мест, преследуемые опьяненными кровью масанами. Последовавшая за этими событиями Инквизиция поставила под удар все Великие Дома, и Темный Двор впал в ярость, гораздо более страшную, чем даже Кровавая Ярость Бруджа. Каратели темных, гарки, нечувствительные к магии крови, смерчем прокатились по земле, беспощадно истребляя потерявших голову вампиров. Лазарь помнил переполненные подземелья, в которых корчились от Жажды, постепенно впадая в оцепенение, сотни масанов. Эти подвалы гарки называли «кладовыми братской любви», потому что обезумевшие от Жажды вампиры высушивали друг друга в отчаянной и бесполезной попытке продлить свое существование. Помнил Лазарь и то, как гарки выставляли обессиленных пленников с сердцами, пробитыми деревянными кольями, на поля, прямо перед восходом убийственного солнца. Это называлось «искупать в лучах славы». Война разделила семью Масан на две враждующие секты: Камарилла, в которую вошли те, кто подчинился жестокой воле, принял Догмы Покорности и переселился в Тайный Город, под бдительное око Темного Двора, и Саббат, созданная остатками мятежников, рассеянных по всему миру. Вражда медленно тлела, прерываемая периодическими десантами гарок и масанов Камарилла в наиболее горячие эпицентры безумия Саббат. Это называлось «походами очищения», и Лазарь принимал участие почти во всех операциях – к этому обязывал титул епископа клана Гангрел.
– Я бы не хотел, чтобы информация об этом преступлении стала известна Великим Домам, – спокойно произнес Сантьяга.
Жест доброй воли. Четвертая Догма Покорности крепко-накрепко запрещала масанам самовольничать в Тайном Городе. За ее нарушение Великие Дома могли требовать смерти десяти вампиров.
– Что известно о преступнике? – осведомился Лазарь.
– Это женщина.
– И все?
– И все. – В глазах Сантьяги переливался черный огонь. – Сколько времени вам нужно, чтобы отыскать убийцу?
Лазарь вскинул подбородок:
– Десять ночей.
– Неделя, – покачал головой нав. – После этого мы оповестим о преступлении Великие Дома и будем искать преступника сами.
Десять жизней на кону.
– Начиная с завтрашней ночи, – голос Лазаря снова охрип. – Сегодня уже слишком поздно начинать поиски.
Сантьяга помолчал, затем пожал плечами:
– Согласен.
Через семь ночей беспощадные гарки начнут искать виноватого сами, а Великие Дома будут требовать плату за беспокойство. За нарушение четвертой Догмы Покорности.
Десять жизней.
Лазарь прибавил газу, и «Харлей» еще быстрее полетел по пустынному Ленинградскому проспекту. Встречный поток воздуха трепал длинные белые волосы вампира.
«Кто же ты, преступник? Мятежник из Саббат, решивший уколоть самолюбие Великих Домов, а заодно подгадить братьям из Камарилла? В этом случае он уже вполне мог покинуть город, и тогда десять жизней будут потеряны. – Красные зрачки Гангрела сузились. – Нет. Вряд ли. Жертву высушили на безлюдном озере, тело бросили в воду, это не выходка Саббат. Они бы оставили труп на самом видном месте».