Все прекрасное – ужасно, все ужасное – прекрасно. Этюды о художниках и живописи
Шрифт:
«Археологическая достоверность» рукотворных руин, или simulacres de ruines (определение Катремера де Канси, 1825), маскирует «обман». Ложные руины, имитирующие историю, заменяющие оригинал копией, подобны понятию «симулякр» в современной теории постмодерна.
Для Вальтера Беньямина руина представлялась аллегорией, связывающей вечное с преходящим.
В 2007 году кураторы «Документы-12» Роджер Бюргель и Рут Ноак задались справедливым вопросом: не является ли современность нашей Античностью? (Is modernity our antiquity?) Для постмодерна модерн (модернизм) и впрямь
Перефразируя лозунг-вопрос «Документы-12» «Is modernity our antiquity?», спросим себя: не является ли марксизм, как составная часть эпохи modernity, нашей новой идеологической Античностью? Будем ли мы возвращаться, раскапывать, исследовать и вновь открывать для себя идеи Маркса? Станут ли они той вечной «античностью», той истиной, воспоминания о которой будут порождать новые ренессансы? Жива ли идеология марксизма? Или от нее остались лишь руины? Станут ли они источником для работы воображения, меланхолического созерцания или реставрации?
И возможно ли подобное после катаклизмов ХХ столетия?
На первый взгляд марксизм как учение о волевой трансформации мира, об идеях, способных этот мир изменить, далек от меланхолических раздумий о бренности сущего, навеваемых руинами.
Но так ли это? В марксизме есть особая чувствительность к истории, к движению времени. Он рассматривает современность – мир капитала – в исторической перспективе. И видит его гибель. Учение Маркса угадывает в цветущем буржуазном мире контуры руины, в которую тот неизбежно превратится.
Марксизм – источник критического сознания, критического мышления. Учит понимать реальность через ее критику. Через ее деконструкцию. Это свойство связывает марксизм с модернизмом. История и ее постоянная переработка, поиск новых моделей, проектное мышление – основы марксизма. Критическая теория марксизма уникальна по силе и масштабу воздействия на сознание и воображение людей во всем мире. Теория, изменяющая настоящее. Переделывающая мир.
В Советском Союзе, в стране, построенной на идеях «Капитала», были воздвигнуты сотни тысяч статуй. Монументальные скульптуры украшали парки, площади, станции метро, дороги, жилые дворы, порталы зданий… Царившие на просторах огромной страны, они неизбежно вызывали в памяти образ Античности.
Фигуры-архетипы «Коллекции археолога» не имитируют ни стилистически, ни тематически советскую скульптуру. Меня не интересует исторический стиль. Интересуют идеи. Артефакты «Коллекции» представляет собой не развалины советских скульптурных памятников, но руины идеологии. Это материализация (овеществление) покалеченных временем идей. Артефакты из раскопок мира идеологии.
Произведение ставит вопросы, ответы на которые найти непросто. Вопросы о смерти и о «вечном возвращении» идеологии. «Коллекция археолога» фиксирует точку на границе небытия и жизни, исчезающего и вечного. Инсталляция, собранная из осколков «идеологической античности», пробуждает скорее чувство беспокойства, нежели элегантную меланхолию, сопровождавшую зрителя, созерцавшего симулякры руин в пейзажном парке.
Скульптуры «Коллекции» руинированы. Но это искусственная «работа времени». Симулякр. Маркс расценил бы подобную руину как поврежденный «товар». Эстетизацию нетоварности. Антирыночность. Или, наоборот, как способ валоризации, повышения статуса вещи в свете ее связи с древностью.
Руины – символ тщеты человеческих усилий и неизбежного исчезновения творений рук человеческих. Время всегда побеждает. Но европеец то и дело возвращается к «нетоварной античности», и она оживает в его воображении.
Так стал ли «нетоварный» марксизм нашей новой Античностью?
Археология извлекает из небытия призраки прошлого. Опасное занятие. Выкопанных из недр земли духов стараются обезвредить: архивируют и содержат под стражей в музее. Откуда, будем надеяться, они не сбегут.
Общество без памяти
Случайный русский посетитель на выставке Олега Кулика в галерее Джеффри Дейча в Нью-Йорке кипит: «Безобразие! Американцы обращаются с нами, с русскими, как с собаками: раздели человека, посадили в клетку…».
Можно-нельзя
Практика художника в эпоху modernity подобна поведению ребенка, испытывающего границы допустимого поведения. Чтобы понять, в какой момент последует наказание, которое обозначит лимиты допустимой свободы.
Вышеупомянутое время одержимо идеей «нового».
Обретение «нового» сопровождается отрицанием и деструкцией старого. «Устаревшего». Революции и искусство являются лишь частными случаями в общем процессе. Искусство этого периода постоянно «в контрах» со всем и вся. И бесконечно обновляет само понятие «искусство». Обновление понимается как последовательное отрицание предыдущего. Бывшего. И одного за другим элементов обсуждаемой дисциплины.
Деструкция идеологии
Помню, в 70-е встретил Виталия Комара. «Хочу вступить в Союз художников, – сообщил художник. – Специально для этого поехал на завод „Серп и молот“ написать портрет старого рабочего Иванова. Картину назвал „Мастер – золотые руки“. Но почему-то меня только что завернули. Не понимаю, в чем дело. Может, посмотришь?» Комар показал тщательно, реалистически выписанный портрет отмеченного честной трудовой жизнью человека. Руки рабочего были аккуратно покрашены густой золотой краской.
В это время неофициальные художники в Москве стали использовать иронию, шутку и парадокс для дезавуирования инструментов идеологии и идеологических икон. Образов Сталина, Ленина, Брежнева, Гитлера, Вашингтона, Черчилля… Что нашло отражение в произведениях Вагрича Бахчаняна, Виталия Комара и Александра Меламида, Эрика Булатова, Ильи Кабакова, Александра Косолапова, Леонида Сокова.
Художники переписывали известные советские картины или их репродукции, внося в копии свои комментарии. Илья Кабаков увеличил до размера большой картины репродукцию произведения советского художника Петра Алехина «Проверена». Полотно в кабаковской версии получило название «Проверена. На партийной чистке» и обернулось гротеском. Приобрело типичные для Кабакова-рисовальщика карикатурные черты, превратившись в пародию на образец соцреализма.