Всё пришедшее после
Шрифт:
Артур ей нравился, и потому она не находила нужным себя сдерживать. Он помнил запах ее тела, когда она, узнав, что он один, появлялась после вечернего заседания бюро у него дома. Запах пота и польских духов «Быть может».
Она с блаженством скидывала туфли с утомленных ног, расстегивала ему брюки и толкала на диван. Ее волосы пахли лаком и табачным дымом.
Артур никогда не уставал и мог составить компанию Приапу. Она уставала быстрее. Поднявшись на вершину теплой волны три-четыре раза, она отталкивала Артура и беззаботно засыпала,
Утром, вернувшись из ванны в хорошем настроении, она сбрасывала с него одеяло и шлепалась прохладными ягодицами ему на грудь.
В последнюю встречу у нее дома они поссорились. Он сказал тогда, что его персональное дело будут разбирать на комсомольском собрании, и она обозвала его щенком. Артур попытался было отшутиться, но это ее только обозлило. В гневе, не помня себя, она, привстав, села ему прямо на лицо, вминая его голову в подушку. Тогда он посмеялся над таким странным проявлением гнева, но запомнил его на всю жизнь.
Гневаясь, Тамара не знала жалости. Как-то она рассказала ему один эпизод из своей работы старшей пионервожатой в летнем лагере.
– Все у меня ходили по струнке, – гордясь собой, говорила Тамара, – да и попробовали бы иначе!
– А что бы ты сделала?
– Что сделала бы? Ха! Один раз девчонка из третьего отряда уронила стакан с киселем прямо мне на ноги. Хорошо еще, что он холодный был.
– Ну и что?
– А то! Я велела уборщице убрать разбитый стакан, а девчонку повела к себе в кабинет и заставила вылизать языком мне босоножки. Видел бы ты, какая она вышла тихая и смирная, и потом всегда вежливо со мной здоровалась.
– Сурово, – сказал Артур.
– С ними только так и надо. Иначе на голову сядут.
Людочка была другая. Она не пользовалась духами, не теряла времени в очереди за колготками. Она относилась к Артуру с обожанием, но никогда не стремилась себя как-то приукрасить.
С детским эгоизмом Людочка брала Артура за руку и беспечно шествовала рядом, не сомневаясь, что как женщина не может ему понравиться и он сам скоро прозреет.
– Что ты во мне нашел? – спрашивала она. – Я такая худая и плоская. Если бы у меня бюст был такой, как у Азы, помнишь ее?
– Помню. А мне не нравится большой бюст.
– Чей же бюст тебе нравится?
– Бюст Хемингуэя, – отвечал Артур.
– Все бы тебе шутить! Я сегодня нашего секретаря парткома видела. Вылитый Карл Маркс!
– Да, знаю. Он плазмой занимается.
– Еще у нас новый комсомольский лидер. Игорь Толмачев. Ты его знал?
– Такой светловолосый, высокий.
– Ага.
– Толковый парень. Если его твой Карл Маркс поддержит, далеко пойдет. Мы еще его портрет на демонстрациях носить будем.
– А твой портрет будем носить?
– У тебя же есть моя фотография. Зачем ждать демонстрации?
Людочка представила себе, как она несет фотографию Артура, и рассмеялась.
– Вот тебе, вот тебе. – Она
Он схватил ее руку, прижал кулачок к губам. Кулачок был маленький, с белыми проступающими косточками, по которым можно было считать месяцы в году. Она разжала руку, и он уткнулся в теплую ладошку.
– Скажи, ты счастлив? – она спросила задумчиво, не отнимая руки.
Артур отпустил ее руку, постоял, будто прислушиваясь к себе. Потом с некоторым удивлением серьезно сказал:
– Да. Знаешь, я когда-то для себя сформулировал: счастье – это неприятности, которые тебя миновали. А теперь вижу, что счастье может быть просто, когда рядом любящий тебя и любимый тобой человек. Так бывает?
– Видишь, бывает.
– Интересно, можно так прожить всю жизнь? – спросил он.
– Как?
– Ну, не желая больше того, что у тебя есть.
– Не знаю, – ответила она. – Мне кажется, можно. Я иногда мечтаю жить где-нибудь на юге России в благодатном Черноземье, где чистый воздух, фруктовые сады, прозрачные родники и белые речные плесы. Где люди красивы и щедры. Где не надо запирать двери. И чтобы на рассвете и на закате издалека доносился колокольный звон.
– А чем заниматься?
– Учить ребятишек в сельской школе. Ходить на работу пешком по алее, заросшей абрикосовыми деревьями.
– И никаких научных открытий? Симпозиумов, встреч с интересными людьми? Общего признания? Известности? – допытывался Артур.
– Зачем, если есть любимый человек? Прожить бы спокойно всю жизнь.
– Жить долго и умереть в один день? А как же нас учили – лучше один раз напиться свежей крови, чем триста лет питаться падалью.
– Ну, если тебе хочется крови…
– Я в том смысле, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы.
– А цель – это освобождение рабочего класса? – обронила Людочка.
– Да. Ты права, – поддержал ее Артур. – С целью у нас трудности. И все же, где постоянный непокой? Лишь тот достоин счастья и свободы, кто каждый день идет за них на бой!
– Ты знаешь, – возразила она, – мятежный дух у меня почему-то ассоциируется с Демоном.
– Но это дух революции.
– Разве бывает революция без крови? Кажется, мы пошли по кругу.
– Небольшое кровопускание не вредит организму, – сказал Артур.
– Не знаю. Может быть. Важно, на чьей стороне ты оказался. Горе тому, кто на стороне Демона.
Артур вздохнув, откинул волосы со лба. Он посмотрел на заходящее солнце, на длинные тени от фонарей. Прогрохотал трамвай с освещенным салоном. Пассажиры сидели за стеклами, глядя на бегущие мимо деревья.
– Эй! – Людочка взяла его за руку. – Ты что, обиделся?
– Да нет же! – Он бережно сжал ее кисть.
«Итак, молодой гасконец с небольшими, но ясными, как у сокола, глазами, в потертом суконном колете голубого цвета, выцветшем до цвета винного осадка, подъехал к воротам гостиницы “Вольный мельник”.