Все пули мимо
Шрифт:
Батюшки-светы, и каких только замков в Париже и его предместьях герцоги да бароны средневековые не понастроили! На любой вкус — глаза разбегаются. Посмотрел я проспекты, полистал, наконец на одном из замков остановился. С башенками там готическими, окнами стрельчатыми да клумбами роскошными перед фасадом.
— Этот, — пальцем тычу.
Кивает многократно агент что болванчик китайский, лыбится угодливо на всю рожу и сумму несусветную называет. Я, хоть и ни бе ни ме по-французски, но этот момент чётко просекаю.
— Оплати, — небрежно так «бухгалтеру» рукой машу.
Но тот, мужик дока, хозяйское добро бережёт строго.
— За сколько дней, Борис Макарович? — спрашивает.
Тут и во мне бережливость совковского командированного просыпается.
— Пока за сутки, а там посмотрим, — говорю и, чтоб скаредным особо не казаться, добавляю: — Может, там внутри, как здесь снаружи.
Хихикаю я своей шутке, и все как один мой смех дружно подхватывают.
37
Короче, повёз нас мсье Серьйожа парижские достопримечательности показывать. Вначале, естественно, в кабак какой-то заглянули деликатесов французских отведать. Честно скажу, лапки жабьи ещё ничего на вкус оказались, а вот улитки — дерьмо собачье. Нормальный русский человек даже с голодухи на подобное не позарится. Да чо с них возьмёшь — французы, лягушатники… Небось, не в пещерах в доисторическую эпоху жили, а в болоте обитали, потому и жрут всё такое непотребное, выпендриваются.
Покатили мы затем по городу. Мсье Серьйожа соловьём заливается, историю чуть ли не каждого булыжника в мостовой расписывая. А меня, как назло, истома опохмелочная обуяла. Вроде слушаю из вежливости, что он там про Палёный Рояль, Лавр, университет Срубонны да лес Бульонский треплется, а сам куняю потихоньку. Встрепенулся было, когда к Нотру-Дам подкатили. Ну, думаю, сейчас бордель, на весь мир знаменитый, увижу. Хрен с горчицей! Собором католическим этот Нотру-Дам на поверку оказался, без всякого намёка на таинство прелюбодеяния.
Не успел я в себя прийти после расстройства такого, как меня второй раз надули, предложив по сену покататься. Размечтался я, фильмы их исторические припомнив, где бравые гренадеры с пастушками то в стожке каком, то на сеновале «катаются-кувыркаются». Однако опять ни фига подобного. Сено — названием реки оказалось, что через Париж протекает. Грязной такой реки, занюханной, что канава сточная.
В общем, выпал я в осадок полный. Поэтому когда мсье Серьйожа предложил на театр «А де он?» посмотреть, я наотрез отказался. Чёрт его знает, сколько мы, судя по названию, этот театр «передвижной» по городу искать будем и найдём ли.
— Достаточно с меня впечатлений, — говорю. — По самое некуда напичкался, аж черепушка раскалывается. Вези, так и быть, в «Националь» обедать, а вечером кабаре какое обеспечь. Хочу на француженок фривольных поглядеть, как они канкан наяривают.
Хлопает ресницами мсье Серьйожа, не врубается.
— Думаю, «Мулен Руж» подойдёт, — поясняет Сашок.
— Что ещё за «Мыльный Рож»? — спрашиваю настороженно. Хватит мне лапшу на уши вешать в виде «сена», Нотру-Дам да университета финансово-испражняющего.
— Это варьете престижное, — глотает усмешку Сашок. — Ручаюсь, тебе понравится.
— Ну-ну… — ворчу недоверчиво. — Надеюсь, не брадобрейней окажется…
Ну угодил мне Сашок! Вот уж душу потешил! Свой мужик в доску, хоть и пьёт редко.
Короче, завалили мы вечером в этот самый «Мыльный Рож» всей кодлой, ложу оккупировали. Сидим в креслах плюшевых, публику рассматриваем. А публика вся в пух и прах разодета, бабы драгоценностями неподдельными сверкают — такое впечатление, что мы на них глазеть пришли, а не представление лицезреть.
Э, думаю себе, опять мне нос натянули. Когда же оркестр симфонический заиграл, я совсем потух. Ну, зверею про себя потихоньку, ежели сейчас мне балет показывать начнут, обматерю Сашка на чём свет стоит и ложу принципиально покину. Может, заодно и мсье Серьйоже морду намылю, чтоб, значит, названию варьете долбанному соответствовал.
Тут под менуэт и начали на сцену из-за кулис пары прифранчённые выплывать — что тебе народный ансамбль песни и пляски Моисеева хоровод завёл. Только мужики все во фраках, а бабы в кринолинах. Срываюсь я в сердцах с места и рот уж открываю, чтоб загнуть трёхэтажно, когда вдруг замечаю некоторое непотребство в туалете дамском. Вглядываюсь внимательней и так, с открытым ртом, назад в кресло и плюхаюсь. Чуть кондрашка меня не хватила! Это же надо такое удумать! Ну, приблизительно, как если бы ансамбль одного Моисеева с балетом другого Моисеева объединить, и всё это на сцену выплеснуть.
Не знаю, кто мне в руки бинокль театральный сунул, поскольку я глаз от сцены оторвать не мог. Так почти всё представление с биноклем и просидел. Бабы-то на сцене вроде и в платьях пышных, но вырезы на них такие бессовестные, что просто удивительно, как одежда на теле держится. У одних вырез спереди до пупа, чтоб зрителю сиськи голые, зазывно торчащие, лицезреть можно было, у других вся спина вместе с задницей открыта, а у третьих спереди ниже талии вырез, и лобки, бритые и волосатые, напоказ выставлены. В общем, у кого какой товар по высшему разряду, тот на всеобщее обозрение и предлагается. Одним словом, срамота. Но на полную катушку.
А я тоже — тюха! — канкан мне в панталонах подавай. Застыл в своём мироощущении Запада где-то на начале века, а цивилизация тем временем во-он куда шагнула!
Всё первое отделение сценкам из жизни европейской великосветской посвящено было. Представляете себе такое: на сцене дама в вечернем туалете изысканном стоит, а ей лакей бокал шампанского предлагает. Берёт она бокал жестом царственным, томным, пресыщенным, пригубливает аристократически и с той же чопорностью назад на поднос бокал ставит. И всё. Вся сценка. Но восторг в зале неимоверный, потому как во время всего этого она в вырез платья писькой голой в публику светит. Крики «Браво! Браво!» — со всех сторон, однако вот аплодисментов почему-то не слышно. Как разумею, не до того мужикам сейчас — ручки шаловливые иным делом заняты.
Второе отделение из жизни Востока было. И уже без мужиков на сцене. Я их понимаю и сочувствую: разве можно такое выдержать? Целый час на сцене с бабами эротически обнажёнными провести, мазурку с ними водить, шампанским потчевать и — ни-ни! Так и импотенцию недолго заработать. При таких «нагрузках» за вредность, как в горячем цеху, доплачивать надо.
А бабы тем временем нам то ли гарем показывали, то ли сценки из жизни гурий рая исламского. На всех бабах шапочки восточные с пёрышками, морды шарфиками прозрачными закутаны, на телах да руках цепочки и браслетики позолоченные, на ногах туфельки с мысами загнутыми да шаровары разноцветные. Правда, шаровары необычные, особенные, типа нарукавников. Снизу, как и положено, на туфли ниспадают, а вверху на резинках. И резинки эти аккурат там ноги охватывают, где у баб обычно чулки заканчиваются. И всё. Такая вот одежда.