Все пули мимо
Шрифт:
Выхожу из машины, дверцу захлопываю и шофёру в сторону особняка киваю — мол, вези попутчиков моих дальше. Никого в этот домик, кроме лечилы, я ни пускать, ни, тем более, приглашать не намерен.
Пупсик, само собой, меня в прихожей встречает.
— Здравствуйте, Борис Макарович! — улыбкой радостной, неподдельной лучится.
— Привет… — пытаюсь бурчать, чтоб потом нагоняй за хандру, на меня во Франции напущенную, ему на полную катушку выдать. Однако ни фига подобного у меня не получается. Невольно сам в улыбке довольной расплываюсь — так на меня его искренность действует. К тому же в прихожей запахи обеда знатного витают, и мне, как всегда в такие моменты, жрать страшно хочется.
— Бог с тобой, — машу рукой, — за столом поговорим… — и быстро в ванную комнату ныряю.
Правильно Пупсик натуру мою понимает: с дороги мужику вначале баньку истопи, затем напои, накорми, и лишь потом лясы точи. Ну, положим, насчёт баньки я загнул — чай, не на кобыле сутки скакал, попоной от меня не воняет, — потому только руки скоренько ополоснул и в гостиную заметаюсь.
На этот раз Пупсик себя превзошёл. Стол длиннющий — человек двадцать за ним свободно бы разместились — в древнерусском стиле сервирован. Кубки золочёные, ковши деревянные расписные разных размеров, ложки-плошки там да прочая посуда, по названию мне не известная, но по иллюстрациям к народным сказкам знакомая. А в посуде той и зайчатина с морошкой, и рябчики в сметане, и осётр заливной, и поросёнок румяный, яблоками мочёными обложенный, и лебедь белый с шеей, кокетливо выгнутой…
Вот этот-то последний меня наповал сразил. Так и кажется, что сейчас дверь настежь распахнётся, и, стуча посохом княжеским, в хоромы наши Вовка Красно Солнышко степенно войдёт, а за ним толпа бояр шумною гурьбою завалит.
— Настоящий? — тычу ошалело пальцем в лебедя. Он-то вроде по нынешним временам в Красной книге числится…
— А как иначе? — недоумевает Пупсик. — На рынке за бешеные деньги куплен и согласно исконно русским рецептам приготовлен.
Собственно, почему бы и нет, думаю. Ежели сейчас кое-где у нас человечинкой приторговывают, то уж лебяжьим мясцом сам бог велел…
— И в честь чего всё это? — глазами стол обвожу.
— Да так, просто… — мнётся Пупсик и глаза в сторону отводит. — Мне показалось, что после кухни французской вам дома чего-нибудь нашего, родного захочется…
«Э, парень! — думаю себе. — Что-то ты крутишь! Сюрпризец какой явно приберегаешь». Впрочем, не буду напрямую спрашивать, а то ещё ненароком обижу. Пусть мальчонка удовольствие получит. Много ли у него в жизни радости?
Обхожу стол, в кресло княжеское, мне уготованное, сажусь и недоумённо начинаю глазами по скатерти льняной шарить. Ложка деревянная рядом с плошкой лежит, тут же тесак булатный, а вот вилки, чтоб кусок зайчатины, мне понравившийся, подцепить, нет. Да и водки что-то на столе не наблюдается.
— Не было вилок тогда, руками ели, — понимает меня Пупсик. — А пили меды. Вот, клюквенного отведайте, — наливает мне в кубок из ковша громадного.
Опростал я кубок полулитровый одним махом — ничего бормотуха. Идёт легко, но по крепости слабовата. Зато аромату — дух не перевести. И, что удивительно, в голову не шибает, а в ноги тяжестью томной уходит. Отломал я краюху от каравая, заячью ногу рукой ухватил, сижу, жую.
Пупсик напротив на стул умостился, локти на стол взгромоздил, голову кулачками подпёр, смотрит на меня умильно.
— Как вам, Борис Макарович, Франция глянулась? — спрашивает.
— А! — мычу ртом набитым и костью заячьей отмахиваюсь. — Фигня!
— Почему так?
— А потому! — завожусь. — Помойка какая-то! И потом… Ты почему мне не подсказывал, когда чехарда с названиями их достопримечательностей долбанных началась? Вечно я впросак попадал…
— Да я и сам толком их не знаю, — обижается Пупсик.
— Мог бы в голову к Сашку или мсье Серьйоже залезть, — корю его.
— И правда! — удивлённо соглашается Пупсик. — Как я сам не догадался…
— То-то. В следующий раз имей в виду.
Кивает Пупсик, но вижу, мысли его совсем другим заняты. Как на иголках сидит, по стулу ёрзает. Похоже, не знает, как мне сюрприз свой преподнести.
— А ты чего не ешь? — спрашиваю.
— Сыт я… — снова отводит малец глаза в сторону.
Чувствую, без моей помощи он никак не справится, не решится подарок свой тайный вручить.
— Ладно, — вздыхаю. — Давай свой сюрприз. А то совсем измаешься.
Пупсик в момент преображается, счастьем беспредельным светиться начинает.
— Вам непременно понравится! — восклицает. На пол со стула соскакивает и в ладоши хлопает.
Дверь по его сигналу отворяется и в горницу княгиня русская шагом степенным вплывает. В сарафане белом, бисером прозрачным расшитом, да кокошнике, жемчугами обсыпанном. Плывёт она к столу, глазки потупив и голову так это стыдливо склонив, — ну один к одному лебедь белая на столе на блюде.
Что кость у меня в горле застревает от видения этакого. И где ж это Пупсик кралю столь видную раздобыл?! Под сарафаном тело точёное угадывается — по всем формам примадонне французской ни йоты не уступит, — но вот черты лица чисто русские, и даже вроде что-то знакомое мне в лице чудится.
Подплывает княгинюшка к столу, глазки несмело на меня поднимает и говорит:
— Здравствуй, Боренька…
Вот тут я зайчатиной, до конца во рту не прожёванной, и давлюсь. Голосок-то стопроцентно Алисочкин!
Перхаю, кашляю, кулаком в грудь стучу, наконец, соображаю, хватаю со стола жбан с мёдом и до половины его опорожняю.
— Ты… — хриплю, судорожно дыхание восстанавливая, а глазами по комнате шастаю — Пупсика ищу, чтобы жбан в него запустить. Ни фига себе заявочки! Вот так сюрпризец он мне отколол!
Нет мальца нигде. Испарился. Чтоб, значит, семейной разборке не мешать.
— Я сяду? — робко спрашивает Алисочка.
Киваю машинально, жбан на стол ставлю.
Алиска напротив садится, как Пупсик ладошками голову подпирает и начинает на меня смотреть неотрывно. Вот тем самым взглядом, что в Париж меня провожала.
— Как это… ты… — выдавливаю из себя через силу. А у самого от её взгляда мурашки по телу бегают.
— Похудела? — понимает Алиска. — Ты ведь сам мне приказал. Вот твой братец порошочек южноамериканский патентованный мне и дал. Видишь, результат какой прекрасный получился.