Все разбитые осколки
Шрифт:
Внутренне я кричу.
Я кричу, кричу, кричу…
Боль от того, что я сделал, была железным клеймом на моей коже, потеря близнеца — кулаком в моей груди, и я чувствовал, как часть моей души уходит, а на ее место приходит боль. Не физическая.
Она была душевной, как будто я только что вырвал что-то из себя.
Я убил своего родного брата. Моего близнеца.
Я
Я сделал это.
Смерть была картой, которую сдавали много раз, смерть была картой, которую я мог разыграть без угрызений совести, но это убийство, эта смерть, она убьет меня…
Я убил его.
Я убил Ашера. Моего брата.
Моего близнеца.
Глава 20
?Эмери?
Меня разбудило болезненное ворчание.
Нет, ворчание — это не то слово, это был крик, глубокий, грубый, мучительный крик. Я не думала о том, что делать дальше, только о том, что этот звук задел какую-то глубоко спрятанную струну внутри меня, и я должна была двигаться.
Дверь была закрыта, но я слышала звуки, доносившиеся изнутри. Я дергаю за ручку, ожидая, что она заперта, и приятно удивляюсь, когда дверь поддается, и я вхожу внутрь.
Атлас корчится на кровати, мышцы напряжены, на коже блестит пот. Кошмар держал его в своих когтях и рвал на части, но я знал, что Атласу уже нечего было отдавать. Он был сломлен, а кошмары отнимали у него все больше и больше.
Я бросилась через комнату: он заснул с включенной лампой, и она отбрасывала мягкий свет, который оставлял жуткие тени повсюду, даже на Атласе. Его красивое лицо было переплетением тьмы и света, голова откинута назад, шея и спина выгнуты дугой, сильные руки вцепились в простыни под его телом.
— Атлас? — шепчу я.
Он вздрагивает во сне.
— Нет, — тихо шепчет он. — Нет, пожалуйста, нет.
Мое сердце сильно бьется в груди.
— Атлас? — я забираюсь на кровать и ползу к нему. — Атлас, проснись.
Он корчится, стиснув зубы. Я вижу, как капелька пота скатывается по его виску, исчезает в густой шевелюре, и он снова дергается, словно испуганный громким взрывом.
— Нет! — рычит он.
Я двигаюсь, не в силах остановить себя, вынужденная сделать что-то, что угодно, лишь бы облегчить явную боль, впечатанную в каждую линию его тела.
— Атлас, пожалуйста, — шепотом прошу я, прижимаясь к нему, отдавая себя на растерзание.
Я внезапно оказываюсь на спине, рука обхватывает мое горло, сдавливая трахею настолько, что я не могу дышать, а другая рука сжимает мои запястья над головой. Если у меня и были какие-то сомнения в том, насколько он больше и сильнее меня, то это их развеяло. Я не могла пошевелиться, не могла дышать.
Мой рот беззвучно произносит его имя.
Атлас. Атлас, пожалуйста.
Его
Его пальцы все сильнее сжимают мое горло, сдавливая так, что кажется, будто он может его раздавить. Я дергаю бедрами, пытаясь сбросить его, но это бесполезно. Он убьет меня прямо здесь.
Самой опасной угрозой был не Джек, а Атлас.
Каким-то образом я прокричала его имя:
— Атлас!
Пальцы замирают.
Он все еще спит?
Он выглядел бодрым, двигался так, как будто не спал, но вел себя не так, как обычно. Мужчина вообще едва ли вел себя как человек.
— Ат… лас, — слоги звучат хрипло, это обжигает мне горло. — Пожалуйста.
Через полсекунды его глаза проясняются, а затем его рука тут же отпускает меня.
Я перекатилась на бок, задыхаясь, втягивая воздух. Горло жжет, слезы застилают глаза, я делаю большие вдохи, пока слажу шею руками.
Я чувствую его присутствие, но он не двигается.
Перевернувшись на спину, я смотрю на него, он смотрит в ответ, глаза дикие. Раскаяние, вина, сожаление — все это было вместе.
— Светлячок, — прохрипел он.
— Атлас, — мой голос был всего лишь влажным хрипом.
— Мне так жаль, — он придвигается ко мне, и я была бессильна остановить его, я не могла даже вздрогнуть. — Мне так чертовски жаль.
Его голова ложиться на верхнюю часть моего живота, руки обвиваются вокруг меня, чтобы крепко прижать к себе. Его губы шевелятся, но я не слышу слов, пока он не поднимает голову и не встречается с моими глазами.
— Прости меня, — умоляет он, опуская взгляд к моему горлу. — Прости.
Я не знала, какие повреждения он причинил, какие следы оставил, но вины и сожаления на его лице было достаточно, чтобы понять, что дело плохо.
— Все в порядке, — шепчу я, даже не будучи уверенной, что все так. — Я в порядке.
Ложь выходит настолько легко, что меня это должно было насторожить. Но мне нужно было, чтобы с ним все было в порядке. Мне нужно было, чтобы он чувствовал что-то еще, кроме страха, этой боли, вины и гнева.
Я не винила его в случившемся, сны — те еще звери, но означало ли это, что я его не боялась? Конечно, нет.
— Светлячок, — прошептал он, опуская голову. — Мой светлячок.
Его руки обнимают меня нежно, бережно, он гладит мою кожу, мое тело, словно я — самая дорогая вещь на свете.
— Знаешь, почему я называю тебя светлячком? — шепчет он.
— Нет, — вздыхаю я, проводя рукой по его мокрым от пота волосам, убирая густые пряди с его лица и от глаз.
— Когда я был маленьким, — начинает он, — после того, как нас с Ашером забрали у Марии, мы часто ходили в одно место, наверное, его можно назвать поляной. Дом, в котором сейчас живет Габриэль, никогда не был семейным поместьем. Лукас, брат Габриэля, продал поместье задолго до того, как Габриэль вступил во владение им.