Все страсти мегаполиса
Шрифт:
Эта жизнь была одухотворена, но в одухотворенности своей ненарочита, она была полна мелочей, без заботы о которых невозможно снимать кино, но при этом не была обыденна. Соня впервые сталкивалась с таким сочетанием; оказалось, что ее прежний массовочный опыт ничего не значил.
Почему это так, она не понимала. А спросить было не у кого. Отсутствие такого собеседника, как Анна Аркадьевна, – это было единственное, что заставляло Соню жалеть о последней своей ялтинской зиме, которая, когда была повседневностью, вызывала у нее лишь тоску. Нет, не единственное: еще – разговоры,
Лялька все-таки выпросила прохладу: к шести часам вечера тучи вдруг сошлись на небе, которое весь день было ясным, и хлынул дождь – не дождь, а настоящий водный поток. Он с грохотом тонул в озере, и сухая земля впитывала его с жадным шипением.
Съемки пришлось прекратить, а так как в связи с солнечной погодой они целую неделю шли безостановочно, то вся группа не скрывала радости.
– Лялька, купаться! – воскликнула Соня.
Она уже выскочила на улицу, а Лялька еще возилась в гримвагене, в который зашла как раз перед самым дождем, спросить у Сони что-то по гриму массовки, чтобы правильно подобрать костюмы на завтра.
– Ты что? – Лялька высунула нос из гримвагена и даже пальцем у виска покрутила. – В такую дождину купаться?!
– Но ты же хотела, – удивилась Соня.
Дождь хлестал ее по плечам, стекал по лицу, по ногам, по всему телу, и ей было весело стоять в этом сплошном потоке.
– Когда жарко было, хотела, – заявила Лялька, – а когда мокро стало, то уже не хочу.
Мышление ее потрясало даже не парадоксальностью, а полной непредсказуемостью. Впрочем, начав работать в киногруппе, Соня все реже встречала людей, мышление которых было бы примитивным; она с удовольствием читала эту людскую книгу, не зная, что откроется на каждой следующей странице.
– Ладно, Лялька, – улыбнулась она, – сиди в гримвагене, жди жары. А я на озеро.
Глава 2
Озеро лежало перед усадьбой как зеркало, и особняк выглядел в его водах градом Китежем: его колеблющееся, волнами идущее отражение казалось загадочным даже средь бела дня.
Но сейчас в озере не отражалось ничего, потому что его поверхность бурлила под ливнем.
Скользя по мокрой траве, Соня сбежала вниз с косогора и обогнула кусты, за которыми скрывался песчаный пляж. Она была уверена, что встретит кого-нибудь из киногруппы, но полоса песка оказалась пуста. Видно, не одна Лялька согласна была купаться только в жару.
Вообще-то пустота пляжа была очень даже кстати: только сейчас Соня сообразила, что явилась на озеро без купальника.
Она развязала веревочки у себя на плечах, и мокрый ситцевый сарафан тяжелым шлепком упал на песок. Вода была теплая, как в море. А в том, что она не держала на себе так, как морская, была даже особенная радость – труда и преодоления.
Соня заплыла на середину озера и, повисев немного в воде, с удовольствием поболтав ногами в глубине, развернулась, чтобы плыть обратно.
И тут же увидела на берегу, под
Она доплыла обратно в несколько гребков и, еще даже не выйдя на берег, закричала:
– Что с вами?
Человек не шевельнулся. Соня подбежала к нему. И тут только поняла, что перед ней Ольга Полетаева. Кого угодно она ожидала увидеть, но не ее! Одну, на берегу, под проливным дождем, в странной и страшной позе...
Полетаева играла в «Подмосковных тайнах» главную роль – хозяйку имения. Вообще-то ее гримировал сам Глен, но однажды он заболел, и это пришлось делать Соне.
Ольга вошла в гримваген, как королева в каморку угольщика. И Соне она кивнула по-королевски, и уселась перед ней так, что весь ее вид говорил: «Ну, что ты мне предложишь? И вообще, кто ты такая?» Кто такая она сама, было видно сразу: красавица необыкновенная. Соня глаз не могла отвести от ее капризного, нервного рта.
Но долго любоваться Полетаевой было невозможно. Во-первых, у Сони не было на это времени. А в-главных, она просто физически чувствовала, что та выстраивает перед собою стену отчуждения, и понимала: еще минута, и это отчуждение будет уже не преодолеть.
– Я никогда такого рта не видела! – с восхищением проговорила Соня.
– Какого – такого?
Полетаева почти растерялась. Во всяком случае, ее лицо утратило свою непроницаемость, и насмешка в глазах сменилась легким отблеском интереса.
– Такого капризного, как у вас, Ольга Николаевна. Оказывается, это очень красиво.
– Так-таки и никогда?
Полетаева чуть заметно улыбнулась. Интерес в ее глазах засветился ярче.
– Я думала, капризных женских ртов сейчас вообще не бывает, – объяснила Соня. – Женщины в основном активные, даже агрессивные. Они сами выстраивают свою жизнь, им некогда капризничать.
– Мне вообще-то тоже некогда, – заметила Полетаева.
И тут Соня вспомнила, где все-таки видела такой рот, как у нее. Даже не рот только, а все лицо. На портрете парижанки во французском журнале, который читала Алла Андреевна Дурново.
– Тут дело не в том, есть время или нет, – сказала она. – У вас лицо от природы такое. Такие сейчас почти не встречаются – по-французски капризное лицо.
Полетаева сбросила ногу с ноги и улыбнулась уже всем своим прекрасным ртом, больше не отгораживаясь от Сони стеною отчуждения.
– Давайте работать, – сказала она. – Как вас зовут?
И вот теперь эта женщина лежала у озера под кустами, и губы ее, и все лицо сливались цветом с мокрым серым песком.
– Ольга Николаевна, что с вами?! – Соня упала коленями на песок рядом с Полетаевой и потрясла ее за плечо. – Вам плохо?
Более глупый вопрос задать было невозможно. Что Полетаевой плохо, было видно невооруженным глазом. Но Соня так растерялась, что ничего более умного ей в голову просто не пришло.
Полетаева лежала на боку. Поколебавшись – можно ли это делать? – Соня перевернула ее на спину.