Все страсти мегаполиса
Шрифт:
– Ты на маму не сердись, – сказал Петя. – В конце концов, ее отношение к тебе оправдано. Она, конечно, хочет, чтобы моя жена была ей по крайней мере понятна. Потому она меня на Ирке и мечтала женить. Та вообще-то не подарок, но хоть известно, кто и как ее воспитывал. Понятно, как она себя будет вести в большинстве жизненных ситуаций. А какие у тебя в жизни резоны, это для нас было покрыто мраком.
«Для нас!.. Ты, однако же, ничего против моего присутствия в твоей жизни не имел, – сердито подумала Соня. – Очень даже не имел!»
– А Лика ей понятна? – поинтересовалась она. – Куда
– Лика? – усмехнулся Петя. – Лика даже мне понятна. Куколка в постельку, ничего больше. Надо только следить, чтобы не вздумала забеременеть. Но пока она вроде не собирается. Она домой поехала, – пояснил он. – В больших количествах она меня утомляет, и я ее отправил. Пообещал за это купить лифчик за двести пятьдесят евро, который она вчера видела в «Крокус-Сити». Я тебе, честное слово, дико признателен, Соня! – с чувством добавил он.
– За что? – улыбнулась она.
Долго сердиться на Петю Дурново было просто невозможно. Он любил себя так искренне, что это вызывало даже приязнь.
– Ты не поверишь, но мне нравится общаться с такими, как Лика. Но если бы не ты, я никогда до такой степени не раскрепостился бы. А теперь я от этих дурочек получаю колоссальное наслаждение! Так, знаешь, прямо... во всех местах вибрирует, когда они мне дифирамбы поют. Ну и что, что это они за лифчик или за сумочку какую-нибудь? В конце концов, я ли не вкалываю? Могу же я девчонке за свое удовольствие заплатить! А без тебя у меня всего этого не было бы, – заключил он.
Соне стало скучно. Петино объяснение было исчерпывающим. И о чем с ним было дальше говорить, с этим мужчиной, понятным ей до донышка? Ей даже жалко его стало немного.
– Обманут они тебя когда-нибудь, Петька, – заметила она. – Это тебе кажется, что ты теперь такой опытный и проницательный. А на самом деле такая вот дурочка со своими дифирамбами легко тебя вокруг пальца обведет, ты и не заметишь.
– Это да, – вздохнул он. – Все-таки я вырос в тепличных условиях. Но что с этим можно было поделать? Отдать меня не в гуманитарный лицей, а в школу заводского района? Не на юрфак МГУ, а на рынок, китайским барахлом торговать? На это мама была неспособна. А сам я, честно говоря, неспособен был все бросить и уйти в люди. Но, думаешь, кто-нибудь из мужчин нашего круга на такое способен? Ну, разве что Герман Александрович Алымов. Так ведь он вообще особенный, у него другая мотивация.
У Сони потемнело в глазах, ей показалось, что она сейчас упадет с высокой табуретки. Хорошо, что Петя не заметил, как она переменилась в лице: у него в этот момент потухла сигара, и он с увлечением раскуривал ее заново.
– А он... Алымов... Он что, в люди ушел?
Она приложила немалое усилие, чтобы вопрос ее прозвучал безучастно. Может, если бы Петя получше прислушивался к ее интонациям, то заметил бы, что ей это не совсем удалось. Но он слишком был занят собой, чтобы проявлять повышенное внимание к кому бы то ни было еще.
– Алымов? Ну, не то чтобы в люди, но после универа в экспедицию какую-то уехал. В Сибирь. Они там на Енисее шаманов изучали, что ли. Я точно не знаю, мне тогда десять лет было. Он лет пять по Сибири ездил, потом по Дальнему Востоку, кажется. Жизнь изучал,
– Почему? – с трудом выговорила Соня.
– Откуда мне знать? – пожал плечами Петя. – Что-нибудь в переводах не заладилось, наверное. Какие у него еще могут быть проблемы? Уезжать собирается.
– Куда?
Соня не узнавала своего голоса. Даже Петя наконец заметил, что с ней что-то не так.
– Понятия не имею, – протянул он. – А почему тебя это интересует?
– Нет... Так... Петь, я пойду, – торопливо пробормотала Соня. – У меня завтра съемки. Я в съемочной группе гримером работаю, – чтобы избежать дальнейших расспросов, добавила она.
– А я думал, ты вообще не работаешь, – удивился Петя. – С твоей внешностью могла бы кого-нибудь найти, чтобы он тебя обеспечивал. Ты же, Сонь, как улыбнешься – с ума можно сойти...
В его взгляде впервые за этот вечер мелькнуло вожделение. Видимо, Лики с ее вибрирующими дифирамбами ему все-таки было маловато.
Но это Соне было уже неважно. Все было неважно в том ошеломлении, которое ее охватило.
Она спрыгнула с табуретки и, все ускоряя шаг, пошла к выходу из мастерской.
Глава 8
Только теперь Соня сообразила, что не знает, где живет Герман.
У нее была хорошая зрительная память, и она запомнила дом возле Пречистенки, в Зачатьевском переулке, возле которого он остановил машину. Тогда, два месяца назад... Но как его искать в этом доме, было непонятно.
И вот она стояла на тротуаре перед подъездом и смотрела вверх, как будто надеялась разглядеть среди светящихся окон то единственное окно, которое было ей нужно.
Когда Соня узнала, что он уезжает, то осязаемо, физически даже, почувствовала, как обрывается нить, за которую она держалась все это время. Да, она не видела его, не слышала его голос, но ощущение, что он находится рядом, оставалось очень сильным.
Только теперь Соня поняла, что это ощущение давала ей Москва.
Все, что охватывалось ее улицами, бульварами, дворами, – все это было рядом, потому что было близко к сердцу. Как такое могло получиться, когда хотя бы это получилось, Соня не заметила. И лишь теперь, вдруг, она почувствовала, что Москва давно уже держит ее на себе, как мощная вода, поддерживает собою и без утайки отдает ей свою глубинную силу. Раньше так держало ее на себе только море – живая стихия.
Она еще раз перебрала взглядом окна, с первого этажа до шестого. В возрасте московских домов Соня уже разбиралась – этому было лет сто. Его окна были окружены строгими виньетками со склоненными женскими лицами. На лицах мелькали загадочные полуулыбки. Похоже было, будто женщины, лица которых проступают из камня, стараются заглянуть в окна, чтобы понять: кто там, в этих комнатах, что за жизнь там идет?