Все страсти мегаполиса
Шрифт:
Но о Германе думать было не нужно.
– Ужасно себя чувствую! – пробормотал Лавр. – Пошел надысь в сортир, так чуть в толчок не провалился: сознание утратил.
– Давай я тебе молока согрею, – предложила Соня.
– Сейчас Игорек придет, он все сделает, – слабо махнул рукой Лавр. – Женщины не умеют. Но это уже все равно, – все так же мрачно добавил он.
До прихода Игорька Лавр все-таки попросил Соню согреть воды, чтобы растворить лекарство. Пока она поила его вонючим теплым раствором, он рассказывал, что переживает крушение всех планов, потому что в таком
– Почему? – не поняла Соня.
– Потому что не будет ее, выставки, – как слабоумной, разъяснил ей Лавр.
– Почему не будет? Без тебя, что ли, картины не развесят?
– Да кто их туда привезет, картины! – воскликнул Лавр. Он тут же закашлялся, а когда откашлялся, то сердито сказал: – Сонка, ты все-таки идиотка, как все бабы. Ну как их можно развесить, если они здесь, в Москве, а выставочный зал там, в Анадыре?
– Это далеко, да? – сочувственно поинтересовалась Соня. – Сколько километров?
– Не замерял! – рявкнул Лавр. – Лететь восемь часов. Если еще аэропорт примет. Там, говорят, вторую неделю метель.
Соня собралась уходить – не хотела мешать Игорьку, который уже позвонил и сообщил, что летит к Лаврушеньке на крыльях любви.
Но тут Лавр задумчиво посмотрел на нее и сказал:
– Слушай, Сонка... А ты не могла бы мои картинки в Анадырь забросить? По-моему, вполне могла бы! – Эта неожиданно пришедшая идея так ему понравилась, что он сел в постели и произнес патетическим, но вполне искренним тоном: – Умоляю, сделай это для меня! Ты же так и так не знаешь, куда себя девать. Не все ли равно, где дурью маяться? Ну что б тебе не слетать?
Вообще-то он был прав... Соня действительно не знала, куда себя девать, и ей действительно было все равно, в каком месте земного шара сомневаться в собственном существовании. Так почему бы не выручить Лавра? И где, кстати, этот Анадырь? Судя по названию, где-нибудь в Средней Азии.
– Решено, Сонка, – заявил Лавр. – Завтра летишь на Чукотку.
– Куда? – вздрогнула она. И воскликнула: – Куда я лечу?!
– На Чукотку, – удивленно повторил он. – А чего ты так испугалась? Там, между прочим, теперь полная цивилизация. Отель, говорят, такой отгрохали – что твоя Америка. Ну, ясное дело, денег-то в эту Чукотку немеряно влили. Но вот в Питер, например, тоже бабки гонят эшелонами, а толку чуть.
Рассуждений о сравнительном достоинстве строительства в Петербурге и в Анадыре Соня уже не слушала. Само слово «Чукотка» так ошеломило ее, что она не могла произнести ни звука. Это слово билось у нее в голове целый месяц, отдавалось в сердце так мучительно, что она почти возненавидела и это название, и сам этот ни в чем не повинный полуостров... Странно только, что она не знала, как называется его столица.
«Я не могу! – панически метнулось вдруг у нее в голове. – Я... Не надо мне этого! Он сам сказал, что не хочет, чтобы я с ним была, то есть он не сказал, но это неважно, он все сделал так, чтобы я это поняла...
Но одновременно с этой смятенной мыслью Соня услышала собственный голос. И этот голос спрашивал Лавра, когда самолет и как она полетит по его билету.
Глава 10
Как только Соня сошла с последней ступеньки трапа, накрытого пластиковым колпаком, ее с бешеной силой швырнуло вперед. Она не могла понять, что это с ней происходит, пока не взглянула себе под ноги.
Под ногами был сплошной лед, гладкий, как каток. И по этому льду ее несло, как кошку.
До автобуса, ожидавшего пассажиров, чтобы везти их от самолета к зданию аэропорта, было метров двадцать, не больше. Но пройти эти двадцать метров не представлялось возможным. Соня вцепилась в ремень висящей у нее на плече сумки, как будто это могло ей помочь. Но не помогло, конечно.
Тогда она вцепилась обеими руками в перила трапа и беспомощно огляделась. Но ничего, кроме огней аэропорта, не увидела: кругом стояла кромешная тьма полярной ночи.
И тут Соня почувствовала, как справа и слева ее подхватывают чьи-то руки.
– Не бойся, девушка! – сказал веселый голос. – Доведем.
Два парня не довели, а донесли ее до автобуса и, приподняв над ледяной поверхностью летного поля, в автобус забросили. После этого они утратили к Соне всякий интерес – вскочили в автобус сами и принялись горячо спорить о каком-то Долецком, который, сволочь, не заплатил им премию аж за октябрь еще, хотя и обещал. Оба парня были невысокие, коренастые, и лица их, словно вырубленные из красного кирпича, были отмечены той незамысловатостью, которая бывает присуща всем простым людям.
Это было удивительно. Соня привыкла, что помочь посторонней женщине, да еще без всякой с ее стороны просьбы, мужчины, особенно такие простые, как эти, могут только в том случае, если она молода, красива, и они имеют на нее дальнейшие виды. У этих двоих на нее явно никаких видов не было – они просто донесли ее на руках до автобуса, потому что она не могла идти сама.
Настроение у нее от этого простого происшествия – да и не происшествия даже, а так, эпизода, – сразу улучшилось. Была во всем этом какая-то особенная прямая правда, которой она раньше не знала.
Аэропорт оказался новеньким и выглядел в самом деле так, как, наверное, выглядят аэропорты в каких-нибудь небольших американских городах. Но людей в его здании собралось так много, будто была объявлена война и здесь разместился мобилизационный пункт. Правда, вели они себя как-то буднично: сидели, ходили, о чем-то переговаривались, в общем, не проявляли дорожной тревоги, обычной для всех аэропортов и вокзалов.
Соня стояла рядом с двумя большими деревянными ящиками, в которые были упакованы Лавровы картины, и беспокойно озиралась. Багаж ей тоже помогли перенести в зал незнакомые люди, потому что багажных тележек, на которые можно было бы погрузить неподъемные ящики, в аэропорту не было. И, главное, не было встречающего, который должен был держать в руках табличку с Лавровой фамилией.