Все ураганы в лицо
Шрифт:
— Набросим, набросим, Игнатий Парфенович.
— Тебе сколько, Михаил Васильевич?
— Тридцать два.
— А мне сорок пять. Но всегда почему-то казалось, что ты чуть старше. Вот уж не подозревал, что ты так молод.
— Раз духом не стареешь, — значит, долго проживешь, городской голова. Дума, управа — все это буржуазные костыли. Классовая борьба не разрешается избирательными бюллетенями. Гляди дальше — еще не то будет, когда повсюду установим советскую форму организации. И лишь за нее мы будем драться всерьез. Ничего другого не должно быть.
Арсений часто появлялся в казармах. Он был человеком с фронта, и безусые новобранцы слушали его с
В Шуе был свой комиссар Временного правительства — кадет Невский. Его, собственно, знали не по делам, а по высоким сапогам исключительно элегантного фасона. В эти сапоги можно было глядеться, как в зеркало. И когда Невский шагал по улицам Шуи, со всех околотков сбегались мальчишки. Существовал полный альянс между уездным комиссаром и начальником шуйской милиции; они немедленно объединились против Фрунзе.
— А почему бы вам не арестовать его, придравшись хотя бы к тому, что он устраивает беспорядки на фабриках, призывает рабочих и солдат выступить против фабрикантов, то есть устроить всеобщий погром? — говорил Невский начальнику уездной милиции. Начальник милиции зябко поводил плечами.
— В том-то и дело, что к погрому он не призывает, и я обязан задерживать распространителей злостной клеветы на любимца рабочих. Милиция-то вся тоже из рабочих. Что я могу один?
— Боитесь?
— Боюсь. И не имею прав. Они нас в порошок сотрут. Считайте, что с приездом Фрунзе-Михайлова наша власть в Шуе кончилась. Он здесь свой с самого начала, так же как Жиделев, Волков, Самойлов. Они все тут — пальцы одного огромного кулака. Здесь Советы не то что в Питере: они в руках большевиков целиком. А мы люди пришлые, назначенные. Они нас пока терпят, но очень, очень скоро прогонят… За них все солдаты и, как ни удивительно, даже офицеры. Не могу я его арестовать. С ним даже начальник гарнизона боится связываться. Разгуливает Арсений беспрепятственно по казармам, учит солдатишек большевистскому уму-разуму. А за ним — полковые комитеты, большевики из солдат. Такой могут мятеж поднять, что не возрадуешься. Я обязан охранять неприкосновенность председателя думы.
И вот к облегчению уездного комиссара, начальника гарнизона, начальника милиции да и всех фабрикантов Арсений как-то неожиданно уехал из Шуи.
Побыл всего десять дней, а привел в движение весь рабочий край. Уехал в Минск. По срочному вызову фронтового комитета. Ведь он значился там, был членом исполкома Минского Совета рабочих и солдатских депутатов, председателем Совета крестьянских депутатов Минской и Виленской губерний, членом фронтового комитета армий Западного фронта, начальником милиции и командиром сводного военного отряда.
«Авось не вернется!» — радовался кадет Невский.
В Минске, на перроне, Фрунзе встречали делегации рабочих, крестьян и солдат. Здесь он узнал, что по предложению Минского комитета РСДРП(б) фронтовой комитет Западного фронта назначил его начальником штаба, а вернее, командующим революционными войсками Минского района. Был грандиозный митинг, были речи, но Фрунзе не терпелось приступить к исполнению
Предательски сдав немцам Ригу, Корнилов 25 августа поднял контрреволюционный мятеж, снял с фронта Третий конный корпус и двинул его на Петроград. Это было главной новостью дня.
Среди встречающих Фрунзе, к своему удивлению, увидел губернского комиссара Авалова.
— Товарищ Михайлов, я рад приветствовать вас от лица всех, сохранивших верность Временному правительству! Думские депутаты ждут у автомобиля. Мы должны обсудить ряд вопросов, не терпящих отлагательства.
— С каких это пор я стал вашим товарищем, господин губернский комиссар? Запомните одно: если вы будете потворствовать мятежникам, я прикажу вас арестовать как изменника родины!
Авалов отшатнулся. Таким Михайлова он еще не видел: отчужденно-холодное, какое-то тугое лицо, властность в голосе и во взгляде. Этот человек уже не был просто начальником милиции, он распоряжался революционными силами, ему незачем было выслушивать какого-то Авалова, который сейчас, по сути, никого не представлял. Буржуазия радовалась выступлению Корнилова. Но вслух больше говорили о разводе Керенского с женой, и что он, вместо того чтобы защищать Петроград, занят своей женитьбой на некой артистке.
— Керенский венчался с ней в Царском Селе в Романовском соборе! Какой пассаж…
Встав во главе Временного военно-революционного комитета Западного фронта и штаба революционных войск Минского района, Фрунзе в спешном порядке занялся формированием и вооружением рабочих дружин. В эти тревожные дни в полную меру проявилось его военное дарование.
Он знал, что в Петрограде по призыву партии рабочие взялись за оружие. Они не пустят в столицу Корнилова. Но если не изолировать ставку в Могилеве, то борьба может стать кровопролитной.
Сейчас главное: приостановить передвижку войск Западного фронта в сторону Петрограда, и в частности казачьи части, кавказский «дивизион смерти» и так называемую «дикую», или горскую, дивизию.
Прежде всего на всех важнейших железнодорожных узлах и станциях большевики из Минска оживили работу революционных комитетов железнодорожников, привели их в боевую готовность.
В Гомель, Бобруйск, Витебск Фрунзе бросил революционные части Минского гарнизона, организовал заслоны из красногвардейцев и милиции, а сам поспешно выехал в Могилев для встречи с руководством солдатского комитета Кавказской кавалерийской дивизии. В Могилев только что прибыла из Гомеля кавалерийская бригада. Фрунзе в одном из вагонов нашел Буденного и объяснил ему задачу: солдаты бригады должны выехать в Оршу и там разоружить «дикую» дивизию, которой в планах Корнилова отводится особая роль — трудно, мол, распропагандировать горцев, не знающих русского языка!
Командование бригады было заупрямилось: нет указаний свыше, при разоружении горцев может произойти кровопролитие. Но Буденный был непреклонен: так как есть решение военно-революционного комитета… солдаты выполнят его любой ценой. Командование, опасаясь восстания, пошло на уступки. В «дикую» дивизию послали агитаторов. Два эшелона этой дивизии, прибывшие в Оршу, были разоружены и пешим порядком отправлены сперва в Могилев, а потом в Быхов. А на Западном фронте начались аресты офицеров-мятежников и смещение их. Был арестован и сам Лавр Корнилов. Мятеж не продержался и недели. В отличие от знаменитого корсиканца, у которого после поражения были еще «сто дней» и Эльба, мятежного генерала ждала скорая смерть. И он знал это. Тому, кто изменил революции, пощады быть не может…