Все в его поцелуе
Шрифт:
И тогда вина за его преступления легла бы на ее совесть. Забавно, какой оборот может принять праздное раздумье. У нее почти хватило духу мысленно улыбнуться прихотливому ходу своих мыслей. Но, наверное, думать так мог лишь человек, измотанный донельзя, как сейчас она. Зубы ее вот-вот начнут выбивать дробь – так она промерзла: вечер выдался промозглым. Кутаясь в шерстяной промокший насквозь плащ и надвигая на глаза капюшон, она безуспешно старалась согреться и спрятаться от водяных струй, попадавших на лицо.
Он прав – надо продолжать движение, чтобы не замерзнуть
– Вам следовало бы немного прибавить шагу, мисс.
Из чувства противоречия она остановилась, не став притворяться, что не слышит, и гордо вздернула подбородок. Она ни о чем его не просила. Молчаливое противостояние продолжалось примерно минуту. В темноте она не могла увидеть его мимику и угадать, что он чувствует. Она решила, что он раздумывает, следует ли ему покинуть свой пост, чтобы заставить ее убраться отсюда самостоятельно, или стоит позвать на помощь. В любом случае ему придется отойти от двери. И вот тогда у нее появится возможность проскользнуть внутрь.
Но она ошиблась. Парень стоял как скала. Она поплотнее укуталась в плащ и отступила.
Дождь хлестал вовсю, отбивая дробь, вода с шумом стекала в сточную канаву. Экипаж пронесся мимо, обдав ее ледяными брызгами. Намокший подол плаща задевал тротуар, а в туфлях хлюпала вода.
Она остановилась, со всей ясностью осознав, что идти ей некуда. Развернувшись, она решительным шагом направилась обратно – к подъезду клуба, не останавливаясь у подножия лестницы, а поднявшись по ней до самого верха, придав своему виду гордую осанку назло всем стихиям.
– Эй, мисс, – со смесью раздражения и враждебности обратился к ней швейцар, – вам сюда не положено.
– Что за ерунду вы говорите. Даже самому бестолковому понятно, что я могу и я должна. – Она не позволит ему втянуть себя в спор. – Вы же видите, что заняли единственное место, где можно спрятаться от дождя. С вашей стороны весьма нелюбезно отказать мне в возможности разделить с вами укрытие.
– Нелюбезно? – Он прищурился, словно для того, чтобы получше ее разглядеть. – Да ты, смотрю, наглеешь, красотка. Давай-ка проваливай отсюда, пока я не позвал полицейского. Им, знаю, неохота выползать из тепла в такую ненастную ночку, и они найдут, как тебя отблагодарить, – прямо сразу в магистрат поволокут.
Она повернула голову, поправив капюшон плаща так, чтобы он не смог разглядеть ее лицо и запомнить ее черты.
– Ты готов позвать полицейского лишь потому, что я попросила пустить меня укрыться от дождя? Они и тебя в магистрат могут отвести за то, что ты их побеспокоил по такому пустячному поводу.
Но привратник и не думал сдаваться:
– Ты, скажу я тебе, не первая из своих товарок, кто пытается сюда проникнуть.
– Моих товарок? Надеюсь, ты имел в виду лишь то,
Привратник поднял глаза к небу. Грозовые тучи заволокли и луну, И звезды. Низкие, тяжелые облака подсвечивались газовыми фонарями, которых, к счастью, в Лондоне стояло в избытке. Толстые щупальца тумана тянулись с Темзы, наползая на город, проникая во все его улицы и закоулки.
Скоро туман заполнит собой все пространство огромного города. Ему все равно, над каким кварталом он стелется. Туман уравнивает в правах и Уэст-Энд с его великолепными памятниками архитектуры, и грязные доки, и бордели портовых кварталов.
– Дождь не скоро закончится, – заметил привратник, не сдвинувшись ни на дюйм, – а вот туман уже в пути. Лучше бы·тебе прямо сразу отправляться домой. Скоро на улицу выйдут разбойники и даже те, кто похуже разбойников.
Она не двигалась с места, хотя могла бы поведать ему, что приехала в Лондон только что и дом ее в двух днях езды отсюда, но промолчала.
– Я подожду, – проговорила она. – Вы не должны беспокоиться, что я могу закатить тут сцену. Просто я… – Она не закончила мысль. – Я подожду, – тихо повторила она.
Привратник глубоко вздохнул. Он слегка подвинулся, давая ей возможность уместиться под козырьком.
– Тебе надо записку передать? Давай ее сюда, я позабочусь, чтобы она попала по назначению.
Она покачала головой. Записка могла лишь испортить дело. Получив ее, тот, ради которого она здесь, мог просто сбежать. Она не надеялась, что он захочет с ней встретиться. Она не знала, как лучше поступить, чтобы заставить его уделить ей немного времени, – раскрыть карты или, наоборот, оставаться инкогнито?
Всю дорогу до Лондона она задавала себе подобные вопросы и, не найдя ответа, решила отправиться сюда, в мужской клуб на Сент-Джеймс-стрит в надежде встретить его здесь. Она не знала, наверное, там ли он сейчас, но дома его нет. Клуб на Сент-Джеймс – одно из вероятных мест его пребывания.
Она не хотела, чтобы их формальное знакомство началось на похоронах.
Эван Марчмен, новоиспеченный герцог Уэстфал, сидел, откинувшись на спинку удобного кожаного кресла и протянув ноги к огню. Руки он сложил перед собой домиком, но не для молитвы, скорее он пребывал в позе расслабленной созерцательности. И он, и трое его друзей представляли собой разительный контраст по отношению к другим членам клуба. Их четверка выглядела довольно мрачно. Они не могли ни шутить, ни болтать о пустяках. В основном они молчали. Пили совсем немного, и никто не посмел их беспокоить, но на них косились. Те, кто знал о смерти отца Эвана, понимали, что глубоко скорбеть о покойном он не мог.