Все в сад!
Шрифт:
в белые халаты, а в не очень чистые кожаные фартуки, сочащееся кровью
свежее мясо и полуразделанная рыба… В общем, только заглянув в это
помещение одним глазом, любой санинспектор из Машиного мира сразу
закрыл бы эту кухню навсегда. То есть до получения ну очень большой
взятки от её владельцев…
Не успела Маша толком разглядеть окрестности, как перед ней со словами
'Пришла, наконец!', материализовалась та самая разбудившая их с Витей
девица. Она
вопрос, над ответом на который она мучалась не далее, как вчера вечером:
— Что ты умеешь?
Со вчерашнего вечера никаких новых умений у Маши не появилось, так
что она только беспомощно развела руками, надеясь, что в таком случае её
определят на самую неквалифицированную работы — уборщицы. А уж там
она как-нибудь справится, тем более что, судя по всему, к качеству уборки
здесь особых требований никто не предъявляет.
Однако Судьба в лице хозяйской дочки распорядилась иначе, и отвела
бедное дитя (это Маша так себя называла, когда надо было что-то делать.
Когда надо оправдываться перед родителями по поводу очередного, мягко
говоря, позднего возращения домой она, наоборот, напирала на то, что
является уже вполне взрослым половозрелым индивидуумом) к мойке. На
деревянном столе у которой были сложены громадные закопчёные снаружи и
измазанные жиром внутри сковородки. Получив спецодежду — кожаный
фартук, и инструменты — скребок, тряпку и ведро речного песка, девушка
тяжело вздохнула, и приступила у работе. В дополнение к своим громадным
размерам, сковородки оказались ещё и очень тяжёлыми. Уже через
пятнадцать минут девушке стало понятно, почему в деревнях Вилла Рибо и
Вилла Баджо похожую по размерам и степени загрязнения посуду было
принято чистить всем миром…
В это время Витя мучился с дубовым чурбаком. Топор застрял в нём
намертво, и вылезать обратно на белый свет не хотел, не смотря на все
Витины старания. Парень даже умудрился пару раз поднять топор вместе с
упрямым куском дерева. Но безрезультатно. Пот заливал глаза, руки
тряслись, на ладонях натёрлись красные мозоли, грозящие вот-вот
превратиться в волдыри… Хотя, с мозолями Витя никогда раньше дела не
имел, так что о надвигающейся опасности и связанных с ней неприятностях
даже не подозревал… Парень с радостью отбросил бы строптивый чурбак в
сторону и рубил другие — более податливые, но, увы… Очень не хотелось
позориться перед местным населением и Машей — оказаться неспособным
даже на то, чтобы нарубить дрова… Отсюда-то, скорее всего, придётся скоро,
возможно
В общем, Витя разозлился и обиделся на всех: На гнома с эльфом, не
пожелавших чуть помочь финансами будущим спутникам, на дочь хозяйки,
давшую ему это задание, на Машу с её острым язычком, на непонятно кого,
забросившего его сюда, в этот неуютный мир… И на этот чурбак, черти б его
взяли!
Злость, бурлившая в груди, искала выхода… И нашла его. Неосознанным
движением Витя поднял правую руку, и направил указательный палец на
чёртов пенёк. С пальца сорвалась яркая оранжевая искра….
Раздался гулкий удар. Дубовый чурбак разорвался на мелкие щепки, тут же
разлетевшиеся далеко по двору. Каким то чудом ни одна из них Витю не
задела. Топор тоже благополучно просвистел над ухом, и скрылся где-то за
спиной. Витя ошеломлённо опустился на пятую точку.
Из состояния транса его вывело громкое 'Ик!', послышавшийся сзади.
Обернувшись, Витя увидел ту самую хозяйкину дочку, выглянувшую из
кухонной двери, чтобы проконтролировать его работу. Только сейчас она
была не румяная, как обычно, а ровного белого цвета, как чистый лист
бумаги. Не удивительно — в косяке двери рядом с её головой торчал глубоко
вошедший в дерево топор.
Девка глубоко вдохнула, и Витя приготовился выслушать бурный поток
эпитетов, относящихся к виновнику такого замечательного полёта колюще-
рубящего инструмента, а заодно и попрощался с мыслью о завтраке.
Однако та какое то время только беззвучно открывала рот, подобно
выброшенной на берег рыбине, а потом выдавила из себя:
— Ик! Думаю, на лёгкий завтрак, Ик! ты уже заработал. Сложи, Ик! дрова в
поленницу и иди в зал. Ик!
После этих слов лицо хозяйской дочки, к которому уже начал возвращаться
прежний цвет, исчезло из проёма, а Витя тяжело поднялся, и принялся
собирать нарубленные поленья и складывать их в поленницу.
К концу чистки первой сковородки Маша была в состоянии, близком к
отчаянию. Ей казалось, что она драит эту тяжёлую железяку уже полдня.
Красивый маникюр с цветочками, нанесённый на длинные ногти, исчезал на
глазах вместе с самими ногтями, ломающимися один за другим. Кожа на
пальцах белела и складывалась в какие-то противные мелкие складочки.
Ситуацию усугублял один из местных поварят. Рабочее место Маши
находилось у стены, и она, как и следовало ожидать, начав работу,
повернулась 'к столу передом, к кухне задом'. Да ещё и немного