Все включено. Выбираешь ты
Шрифт:
Голос перебравшейся в текстильный Нилюфер, хриплый, не переливающийся, как бывало, десятками эмоциональных оттенков, едва слышно дрожал. Слова текли медленно, словно по миллиметру пробивали себе дорогу в скале отчаяния
– Аллах дал мне дар торговца. Я продаю безделушки вроде магнитов и оливковой косметики так дорого, что даже Ахмет разевает рот от удивления. Для чего я стараюсь? Кто восхитится этим? Страшно, когда рядом нет никого, кто разделил бы мою радость. Эти туристы… Я их ненавижу. Придут, перещупают все, что не убрано на верхнюю полку, расспросят о картинке на каждом магните, о каждом дервише 30 ,
30
Монахи, следующие по пути суфизма. Грубо: кружащиеся мужчины в платьях.
Правда, на ком ответственность за случившееся? На мужчине, инициировавшем сближение и, сразу не получив желаемое, потерявшем интерес? На Нилюфер, одержимой идеей «и жили они долго и счастливо, и умерли в один день» и не замечающей реальности?
– Я просто хочу любить, косматая. Чувствовать себя драгоценностью в объятиях важного мне человека, а не пустой безделушкой, которую через неделю он, не задумываясь, вышвырнет из своей жизни. В Кемере это невозможно, да? Я слишком о многом прошу?
Лиза молчала, помешивая еще дымящийся кофе. В ее глазах застыла тоска прошлого сезона. Зимой девушке казалось, что ей удалось, простив обидчика, освободить сердце от камня, не дающего вдохнуть полной грудью, холодящего даже при включенном на +35 обогревателе. Неужели и это было враньем, защитным самообманом, изощренной его формой. Чертов «коллекционер»…
– Каждый новый мужчина лучше предыдущего, Нилюфер. Встретишь ты еще того, кто заставит тебя улыбаться, даже не сомневайся.
– И не вздумай отчаиваться, – в дверях текстильного бутика неслышно возникла Сульгюн с пустым стаканом. – Сердце без надежды – первый шаг в старость.
– Здрасьте, баба Настя! Еще одна попадья явилась. Все у меня в порядке, ясно вам? Отстаньте со своими проповедями!
Хлопок двери.
Взглядом спросив разрешения, Сульгюн потянулась к банке с кофе.
– Похоже это ее первое серьезное разочарование в мужчинах. Переживет?
– Поможем, – Сульгюн насыпала в стакан кофе с краешка ложки. Смущенно взглянула на Лизу: можно еще? Увлажнившимися глазами наблюдала, как подруга щедро заполняет ее стакан коричневым порошком, дополняет белым, сдабривает молоком.
– Спасибо тебе, Лиза. Знаешь, несмотря на тоску по детям, я рада, что приехала в Кемер. Этот город показывает мне другую жизнь, о которой я и мечтать не смела. Открытую, полную удовольствий даже в мелочах. Здесь мне не нужно соответствовать ничьим ожиданиям. Теперь я лучше понимаю тебя.
– Кемер как заботливый брат, каждому дарит именно то, в чем тот нуждается больше всего.
– Нилюфер лучше Аллаха знает, что именно ей нужно, – улыбка, все еще редкое явление на четко очерченных полных губах Сульгюн, мелькнула солнцем и, испугавшись своей дерзости, поспешно скрылась. – Это заведомо ложный путь. Но даже на нем каждая прожитая минута – ее победа над болью. Надо почаще рисовать ей сочные картинки будущего, ведь каждому человеку важно во что-то верить. Поможем ей поверить в любовь, иншалла. Пусть встретит своего настоящего ашкыма. Так, кажется, это по-турецки?
– Так. Только ты это откуда знаешь? Ты же с русскоговорящими работаешь.
Сульгюн замялась.
– Так это… Юсуф учит. Он заходит ко мне поболтать, когда туристов нет, маркет же рядом с парикмахерской.
– Юсуф, значит. Встречаетесь? – вопрос острым ножом пристал к горлу девушки.
– Что ты! Он же женат.
Этот город показывает мне другую жизнь, о которой я и мечтать не смела.
Память услужливо предоставила Лизе длинный список вечеров, когда Сульгюн уклонялась от совместных прогулок, якобы спеша в интернет-кафе поболтать с детьми. Уж нет ли у ее «детей» яркого, тщательно зализанного гелем хохолка и искусно выбритой бородки? Внешних признаков влюбленности в Сульгюн не наблюдалось, но если она действительно встречается с Юсуфом, то проблем и выдранных волос не избежать. Кемер – это ларчик, в котором тайное быстро становится явным. Хорошо, если первой о встречах узнает Лиза, а не через десятки языков жена Юсуфа. Неизвестно, как турчанки реагируют на измены мужа. Дай Бог никогда об этом не узнать. Хватит им драм одной Нилюфер.
Но как выяснилось совсем скоро, драмы уже затащили в свой кипящий котел всех трех подруг.
*
Что-то случилось. Лиза поняла это сразу, как только патрон ближе к полудню возник в магазине. Брови нависли над глазами словно крыша. Оставшиеся на голове редкие волосинки стоят торчком. Ноздри раздуваются в такт шумному дыханию.
– Почему у тебя опять манекены целуются? – раздраженно бросил Саша, разглядев слегка повернутые друг к другу куклы. – И сколько раз говорил, не натягивай ты так эту чертову тюль, она же не стринги!
Лиза молча исправила недостатки. Знала уже, что, если влетит со всего размаха в тучу сашиного настроения, попадет в такую турбулентность, что и в конце сезона руки будут трястись. Пройдет не больше часа, зелье в казане гнева патрона перестанет кипеть. Он выпьет пару чашек чая с 6 кусками сахара каждую и сам расскажет о причине миротрясения. Или, если повезет, прямо сейчас в магазин явится виденье из сашиных фантазий, и он забудет обо всем на свете. В любом случае надо немного подождать.
Так и произошло. После первой поллитровки складки на лбу Саши разгладились. Крякнув, он потребовал вторую порцию, после которой подобрел и распахнул сундук с припасенными секретами. С каждым словом патрона глаза Лизы раскрывались все шире, вынуждая ресницы предательски подрагивать.
– Доигралась ты, красотка. Эрхан бея знаешь? – поинтересовался Саша. – Патрон Гасана, владелец 50 кальянных в отелях Кемера, родственник всем на свете, включая министра и депутата. Велел уволить тебя и проследить, чтобы до вечера и духу твоего не было в стране. Иначе он сам этим займется. Сама понимаешь, причину для депорта 31 нелегала и искать не надо.
Расписанная под гжель кружка выпала из рук Лизы. Жалобно звякнув, раскололась на две почти равные части.
31
Выселение человека с территории временного (часто незаконного) проживания.
– Говорил я тебе, не связывайся ты с быдлом этим! – грохнул о стол волосатый кулак. – Наш малыш Гасанчик так обиделся на злую русскую тетю, что не преминул нажаловаться начальству. Еще и приврал с три короба, гаденыш. По его словам, ты его ненавидишь за то, что он побрезговал спать с такой шлюхой, как ты. При каждой встрече ты демонстрируешь ему свое пренебрежение и ранишь его хрупкое сердце, – передразнивая Гасана, проканючил Саша. – Ржавым лезвием по мутному стеклу его душонки скребешь, с противным звуком, таким: уиии, уиии.