… всё во Всём
Шрифт:
– Видишь ли сам ты, что нарушаешь главный постулат о бесконечности Вселенной в пространстве и во времени. Твоя идея противоречит этому простому понятию, все ученики знают это с момента входа в мой дом в Кротоне.
Эти двое говорили между собой, как старые знакомые. Из первоначального зрителя, который сидел в первом ряду и ничего не понимал поначалу, я с каждой звучащей фразой осознавал одновременную простоту и сложность происходящего. Я мог дотянутся до каждого из них, но их беседа завораживала. Тишину в паузах ничто не нарушало.
– Может быть, поэтому идея эта и пробивала себе дорогу с таким трудом. Идея бесконечности так удобна. Она позволяет не задумываться о каких-то вопросах. Точнее, о главном – о происхождении Вселенной, – тут с Хокингом стали происходить совсем уж странные метаморфозы. Спина его выпрямилась, голова, немного скошенная вправо, поднялась, щеки выровнялись. На них появился румянец. Рука, вначале безвольно лежавшая на его книге; сжала корешок, и я видел, как надуваются вены на руках от волнения. Он продолжил: – Вселенная бесконечна и существовала всегда – это принимается как данность. Если допустить, что Вселенная все-таки «произошла», возникает множество других загадок. В том числе первая – что было до этого. А если ничего не было – то чем является это ничто? Наше сознание протестует, когда ему требуется осмыслить что-то, чего не было в предшествующем опыте.
– Опыт, какое красивое слово. Ничем не хуже бесконечности. Но в мире совсем нет никаких представлений. О бесконечности тоже нет и не было. Представления рождаются людьми. Теми, кто ищет ответы. Они рождаются один раз, остаются с людьми, укореняются в сознании, медленно, как рост горы или пустыни, пока не станет чем-то простым и обыденным. За время пути по очередному плато легко позабыть о том, что сюда когда-то привел подъем, – говоривший это «Знаток» ни разу не изменил ни громкости, ни скорости речи. Он сидел, расслабленный и довольный всем происходящим. Он был счастлив, и ничто не могло изменить его состояние. Я понимал, что этого человека знаю по множеству рассказов и ссылкам в книгах. Но пока еще не мог выговорить его имя.
– К счастью, у нас есть математика. Она позволяет нам понять то, что невозможно себе представить. Не знаю, поймешь ли ты меня, но я, как мальчишка, всё еще позволяю себе мечтать о том, чтобы вывести формулу, которая описывала бы все мироздание, – Стивен явно волновался, раскачивался в своем кресле и начал жестикулировать свободной рукой.
– Ты хочешь сказать, что мечтаешь получить абсолютное знание? – тут светлая чалма немного подалась вперед, и я понял, что он ждал этих слов.
Хокинг вскочил и по залу пронесся вздох восхищения. Он протянул руку собеседнику и жарко произнес абсолютно человеческим приятным баритоном:
– Мечтаю – да. Но, когда я пытаюсь представить себе, как это может быть, меня начинают одолевать сомнения. Я не могу представить себе абсолютного знания. Что значит – знать всё? Если можно знать всё – значит, знание конечно. Следовательно, существует что-то, что находится за границами знания. Что это может быть? Ничто? А чем является это ничт? Это что-то вроде точки сингулярности сознания. Такая же загадка, как точка Большого Взрыва. И, что важно – этого не написать математическими формулами, – Стивен Хокинг всем своим видом показывал удивление и растерянность. Он приподнял руки в жесте, которым обычно просят помощи. – Я прошу твоей поддержки, Учитель!
– Написать нельзя, но постичь можно, – улыбнулся сквозь бороду древний, как я понял, оппонент современного ученого. Он тоже привстал, взял двумя руками протянутую руку ученого и посмотрел на его пальцы. После чего произнес: – Ты протягиваешь руку не упавшему. Я протягиваю тебе еще большее. Врата распахнуты.
И сел на свое место. А я повторял про себя: «Кто это? Кто это?»
Во всем зале, а, может, и всей бесконечной Вселенной повисла тяжелая и длинная пауза, первая за все время. Казалось, что помолодевший и здоровый человек борется с собой перед каким-то важным признанием. А я от осознания того, КТО сидит по правую руку от меня, замер и не мог сдвинуться с места. Тем временем неизвестный Мудрец повернул свое светлое лицо ко мне. Я увидел необыкновенные глубокие серо-зеленые глаза, в которых просто штормила мудрость всего человечества, и он спросил меня: "А ты сам готов идти дальше? Хочешь увидеть мир через облака представлений, таким, каков он есть?" Вопрос был задан прямо в мою голову, сам он не произнес ни слова. Только смотрел мне в глаза. Эти слова стали пульсировать в моей голове, как биение сердца. Он вновь повернулся к бывшему инвалиду.
– Значит, чувства меня не обманывают, и я уже был в этой точке. Я совершенно уверен, что во мне уже есть это знание, но я не могу его выразить. – Хокинг проговорил это с тем же жаром в голосе, что и раньше.
– Никто не может, и ты не можешь. В твоем распоряжении только те средства, которыми человечество располагает сейчас, а выразить нужно нечто существенно большее. Необъяснимое объяснить надо начинать, – проводя рукой перед собой, успокаивая разгорячившегося ученого, ответил «Знаток».
Хокинг снова стал поднимать руки в импульсивном порыве, прерывая «Знатока», и пытаясь что-то сказать, но…
Очертания зала и все фигуры вокруг стали расплываться, замещаясь какими-то другими, вроде бы привычными… VIP-зал аэропорта… Удобная и комфортная бежевая мебель вокруг… Пульс в голове все еще бился, медленно превращаясь в осязаемый стук в перегородку очередной служащей зала:
– Мистер Кочетоф, сэр, через полтора часа ваш рейс. Что предпочитаете на завтрак? Меню на вашем столике. Заказывайте, – бодро проговорила она.
Я не видел ее. И хорошо. Значит, и она не видела, как меня трясет в лихорадке от всего только что увиденного. И услышанного. Я сел и, успокаивая себя словами: «Вот выбрал же себе чтиво на ночь. Это сон. Сон», – медленно поднялся со своего ложа, которое немедленно стало изгибаться, превращаясь обратно в кресло.
Вдруг поняв, что сжимаю книгу Хокинга в правой руке точно так же, как он сжимал ее в моем сне, в сердцах я бросил ее в сумку, решив не возвращать на полку, где она будет пылиться под «Флешем». Думаю, никто не обидится, а Юнайтед даже не заметит потерю килограмма бумаги.
Через полчаса, когда в меня поместился последний кусок огромного омлета и две чашки крепчайшего кофе, я немного стал приходить в себя. Странным образом ощущая себя тем, кто видел что-то неординарное, мне хотелось рассказать о своем экстрастранном сне всем окружающим, и в то же время внутренний голос, который ранее меня никогда не беспокоил, мне тихонько шептал: «Не смей». Отчего я опять холодел, вспоминая мелкого пакостника из парка.
Глава 4