Всегда говори «Всегда» – 4
Шрифт:
– Дом купца Митрофанова, постройка конца девятнадцатого века, редчайший образец гражданской неоготики. Так строили только лютеранские и католические церкви, так что этот дом можно считать чудом… – Погодин с нежностью посмотрел на старый особняк и повел Ольгу в обрамленную остроугольной каменной аркой парадную.
Внутри было холодно и темно. Белая ночь не добиралась до нутра забытого памятника архитектуры. Пахло старым прогнившим деревом, мокрым бетоном, и почему-то все эти запахи показались Ольге возвышенными
– Осторожнее… – поддерживая под локоть, Егор помогал ей подниматься по крутой деревянной лестнице. – За сотню с лишним лет чего здесь только не было! И госпиталь, и отделение милиции, и оптовый магазин бытовой химии… А добил его ночной клуб. Когда уже куски от стен стали отваливаться, – Егор в подтверждение своих слов легонько пнул по стене ногой, и большой пласт штукатурки упал на ступени, – вот тогда дом бросили! Сейчас он на балансе города, официально признан памятником архитектуры, но, похоже, в этом статусе и умрет. Мы хотим выкупить его…
Его слова прервал грохот сверху. Ольга вздрогнула, замерла и… закричала от ужаса. Прямо перед ней – на несколько ступенек выше, – словно из-под земли выросла фигура в лохмотьях. Отвратительный рот с гнилыми пеньками зубов скалился в уродливой страшной ухмылке, скрюченные грязные пальцы потянулись к ее сумочке.
Ольга отпрянула назад, каблук подвернулся, и если бы сильная рука Егора не подхватила ее, она кувырком полетела бы с лестницы. Чудовище захохотало – надтреснутым, гулким голосом, – эхо усилило этот жуткий хохот и понесло по всем закоулкам старого дома.
Ольга вырвала у Егора руку и понеслась вниз, перепрыгивая ступеньки, не замечая ни высоченных шпилек, ни узкой юбки, в которой и при обычных обстоятельствах невозможно широко шагнуть, не то что бежать… Хохот отдалялся, постепенно затихал… Она выронила сумку и все-таки подвернула ногу, но боли не почувствовала и продолжала бежать, даже когда с ноги слетела туфля.
Очнулась она возле машины. Сердце колотилось в ушах… Но хуже было другое. На пустынной улице не оказалось ни души – словно в фильме ужасов, словно в кошмарном сне…
«А вдруг Егора… убили? – пришла в голову дикая мысль. – Ведь в тех скрюченных пальцах блеснуло что-то вроде ножа»…
Телефон остался в сумочке, ключ от машины был у Егора. Она ничего не могла, – ни вызвать полицию, ни рвануть на машине за помощью, она даже закричать не могла, потому что голос от страха пропал. Ольга уже хотела бежать – в ту сторону, откуда они приехали, где были люди, – но тут из парадной вышел Егор. Он был жив, здоров, невредим и вполне доволен. В одной руке он нес туфлю Ольги, в другой – ее сумку.
– Испугались? – как ни в чем не бывало спросил он. Ольга слова не успела сказать, как он повесил сумочку ей на плечо и, наклонившись, взял за ступню и надел туфлю. – Это бомж, я ему денег дал, –
– А вы? – только и смогла сказать Ольга.
– Что я? – Егор смеющимся синим взглядом уставился на нее.
– Вы ему тоже представились?
– Нет, я же говорю, денег дал…
Ольге стало вдруг стыдно – за свою панику, за малодушный побег, за туфлю, свалившуюся с ноги, и особенно за то, что она сама не догадалась дать Васе денег.
Разве может в старинном особняке обитать злодей? Только милое привидение, которому зачем-то необходимы деньги…
– Вы не предупредили, что экскурсия будет экстремальной!
– Извините. Я вообще-то планировал романтическую…
И опять этот синий обволакивающий взгляд, который в сочетании с двусмысленным заявлением не то чтобы смущал – приводил в смятение.
Снова захотелось позвонить Сергею и сказать, что она проваливает командировку, потому что… выглядит дурой и не знает, как себя вести.
– Пойдемте, – протянул ей руку Егор. – Экскурсия продолжается!
Петербург нетуристический был прекрасен.
В нем не было парадного лоска, зато оказалось больше тепла и души, недоговоренности, загадок и тайн, тонкого намека на вечность и неброской красоты…
В нем ощущалось что-то, от чего замирало восторженно сердце и опять – опять хотелось взять холст и краски и попробовать запечатлеть эту зыбкую, ускользающую в ту самую вечность призрачную красоту.
Это был совсем другой Петербург – с неширокими улочками, полуобвалившимися фасадами, выщербленными колоннами, фантастическими барельефами, узорчатыми карнизами, чередованием широких окон и узеньких бойниц…
Если бы не болела нога, если бы не шпильки, которые подворачивались и застревали в трещинах старого асфальта и редких «проталинах», мощенных камнем, Ольга ходила бы и ходила…
– Устали? – заметив, что она прихрамывает, спросил Егор.
– Нет! А еще… много?
– Значит, устали… – Он с сожалением взглянул на ее многострадальные ноги. – Еще один рывок, хорошо? Последний!
– Да сколько угодно! – через силу улыбнулась Ольга.
Нога болела так, что слезы наворачивались.
Она сделала шаг, два… и едва не упала. Егор подхватил ее, обняв за талию.
– Я просто ногу натерла, – Ольга попыталась высвободиться из его объятий, но сил не хватило, и больная нога опять подвернулась…
– Я же говорил, что лучше кроссовки, – совсем рядом с ее лицом произнесли губы Погодина и улыбнулись, обнажив ровный ряд белоснежных зубов.
Нужно было спасаться от этих слишком дерзких губ и командировку спасать – от излишней романтики, – но Ольга ничего не успела сделать. Погодин подхватил ее на руки и куда-то понес.