Всегда начеку
Шрифт:
Многолетняя привычка обязательно разбираться в своих мыслях и чувствах сработала и сейчас. Кто убил и почему? Убил? Это если собирался убить и убил. А если не хотел, или просто не думал, убьет или нет, а получилось, что убил? Все равно убийца... Кууск, видимо, дружил с Павленковым и, будь у него хоть малейшее основание заподозрить кого-нибудь, наверняка сказал бы. Что ж, без причины? Черт побери, когда убивает бандит — пусть это подло, страшно, — но он хоть знает, зачем, почему. А когда так, походя... Есть ли причина — проверить.
Ну, а если все же нет ее, причины? Значит, пьяный. Пусть смеются, это их дело. Дежурный тоже небось
Хаависте стиснул пальцы так сильно, что кончики ногтей побелели. Что-то нахлынуло на него. Чувство было знакомым. Оно напоминало азарт, который появлялся, когда он начинал искать преступников, когда больше всего на свете хотелось вскочить с места, идти, расспрашивать, строить цепочки догадок. Он поднялся с места и принялся шагать по комнате. Пойми тут, в чем дело. Воевал этот Угасте, говорят, хорошо, смело. Был человек как человек. И работать умеет — поискать другого такого сантехника в городе. А дети? Разве он не любит их? Ишь как вскинулся тогда: «Не ваше дело», а потом сразу сник. Сегодня он ходит пьяный, скандалит, ругается с женой, на детей страшно смотреть — оборванные, грязные, а что будет завтра? Завтра он подойдет к кому-нибудь, ударит, бессмысленно, дико ударит, как ударили Павленкова.
У телефона Хаависте задержался и нерешительно потянулся к трубке, потом резко поднял ее, набрал номер дежурного.
— Дайте список ночевавших в вытрезвителе.
Угасте в списке не было. Хаависте отложил список. Заглянул заместитель. День начался.
Ближе к вечеру позвонил Риммель. Особых новостей у него не было. Он опросил уже человек пятнадцать. Подтверждается, что врагов у Павленкова нет. Никто не может припомнить и какой-нибудь ссоры. На Новый год в город к родным приехало несколько курсантов из Таллинского мореходного училища. С тремя он уже разговаривал. Осталось еще двое. Есть один подозрительный парень, местный, некий Эндель Роотс. Живет неподалеку от почты, ходил в секцию бокса. Но говорит, что весь вечер был в ресторане. Это подтверждается. Да и вообще на вид он такой невзрачный...
Хаависте рассмеялся.
— Все боксеров ищете да чужих пьяниц... Ищите, только и своих не забывайте. Объявление дали?
— Газета выйдет послезавтра.
— Больше ничем, Эрих, не занимайтесь. Ищите убийцу.
— Не надо мне этого говорить.
— Ну, ну, обижаться тоже не надо.
Поздно вечером, уже в постели, Хаависте вдруг вспомнил, как в машине, когда он задремал, на него нахлынуло прошлое. Почему это, ни с того ни с сего? Он даже приподнялся, но тут кольнуло в груди, там, куда когда-то попала пуля. Это успокоило его. «Наверное, не так рукой двинул», — подумал он, засыпая.
3
Третий день после убийства начался с неприятностей. Не успел Хаависте войти в кабинет, как раздался звонок из Таллина: нашли ли преступника?
Затем последовал второй вопрос: не нужна ли помощь, не прислать ли опытного оперативника? Повесив трубку, Хаависте подумал: «Может, сказать Кальму, чтоб он сам занялся этим делом? Впрочем, и говорить не надо, дай ему только понять, что ничего не имеешь против, и через секунду он умчится в Пыльтсамаа. Нет, дорогой товарищ
Потом позвонил автоинспектор. Опять ночью авария. И еще скандал с общественным инспектором. Не выпустил неисправную машину на линию, так его уволить из гаража хотят.
И, наконец, дежурный:
— С пьяницами будете говорить?
Черт побери, как будто приятно разглядывать эти желтые опухшие лица, смотреть в бегающие глаза и дышать винным перегаром. Вот плюнет на все, скажет сейчас «нет» и поедет в Пыльтсамаа... Завтра, небось, из Таллина спросят: «А вы, товарищ Хаависте, лично принимаете участие в розыске?». Как будто что-нибудь изменится от того, что вопросы будет задавать он.
— Так будете говорить?
— Давай.
Грузно топая ногами, еще более грязный, чем всегда, с всклокоченным венчиком волос какого-то буро-седого цвета вокруг головы без стука вошел приземистый Рейн Угасте. Не говоря ни слова, он направился к креслу и, не ожидая приглашения, плюхнулся в него.
Наступило молчание. Угасте разглядывал свои рыжие, незашнурованные туфли и словно раздумывал: шнуровать их или нет. Хаависте ждал, положив сплетенные пальцы на стол. Угасте не выдержал:
— Ну?.. Мораль читать будете?
Хаависте продолжал молчать. Он просто не знал, с чего начать. Ему было до боли жаль этого опустившегося человека, Жаль было его детей, жену. Раздражение, накапливавшееся с утра, начало пропадать. Но тут ему вдруг представилось, что именно Рейн Угасте, растрепанный, безобразно ругающийся, в разорванном пальто — таким его однажды привезли в отдел, — подошел к Никифору Павленкову и ударил его в правую скулу. Хаависте даже привстал, чтобы посмотреть на руки Рейна. Тут ему бросились в глаза разлетевшиеся по полу шнурки.
— Туфли зашнуруйте, — брезгливо сказал он.
Угасте вздрогнул и, кряхтя, наклонился, блеснув красной лысиной.
Через минуту он выпрямился, иронически улыбнулся. Глаза его уже смотрели не тупо, как прежде, а осмысленно:
— Продолжим нашу беседу. В прошлый раз мы остановились на вопросе о солдатской чести. Как выяснилось, ветеранов в нашей стране уважают. Водо- и паропроводчиков тоже. Они имеют, так сказать, все права, кроме одного — пить водку, которой торгует государство. Некоторые пьют, не подозревая, что это нехорошо, чем, безусловно, позорят честь фронтовика. Надеюсь, к этой теме возвращаться не будем?
— Зачем вы паясничаете, Угасте? — сдерживая снова появившееся раздражение, ровным голосом спросил Хаависте.
Угасте ухмыльнулся:
— Паясничаю?.. Дорогой начальник, вы моложе меня всего лет на пять. Но как раз на те пять лет, о которых вы мне напоминаете. Удивительное дело, но о фронте говорят как раз те, кто его и не нюхал. Вы вот так всю жизнь сидите за столиком и мораль читаете или паршивого воришку допрашиваете. Да будет вам известно, что и на фронте пили. Да еще как пили!