Всегда начеку
Шрифт:
Впрочем, в молодости редко думаешь о смерти, даже если уже не однажды глядел ей в глаза. Не очень-то веришь в нее, хотя видел, как умирают товарищи. Другие — да, но ты не можешь, не имеешь права умереть, ведь еще столько не сделал, столько не испытал.
Поймав себя на этой мысли, Павел повеселел. Даже мороз показался не таким злым. Морозы он не любил, не знал их раньше, не привык. В Одессе вырос, какие там морозы. И кто знает, увидел бы он настоящую зиму, когда бы не революция и гражданская война? Может, сидел бы себе в сапожной мастерской грека, подбивал бы обувь, глядел на мир из полуподвального оконца всю жизнь. Нет,
А случилось так, что взял бывший подмастерье сапожника в руки шашку да наган, сел на коня и пошел биться за Советскую власть. Потому что эта власть — его власть, народная, справедливая. За такую власть и жизни не жаль отдать...
— Дымком тянет, — прервал воспоминания начальника Бесараб. — Мабуть, лесорубы. Может, отдохнем? А то кони уже притомились.
Орлов кивнул и повернул коня на просеку. У костра сидело пять немолодых мужиков в потертых кожухах.
— Сидайте! — пригласил усатый и снова принялся сосать свою трубку. — Грейтесь. Из Черкасс?
— Ага.
— Ой, хлопчики, будьте осторожны! Кони у вас добрые, одежда не плохая...
— А что? — полюбопытствовал Бесараб.
— Все может быть, береженого бог бережет, — уклонился от ответа усатый.
— Да брось ты, Федот, крутить, — вмешался крестьянин помоложе. — Видишь, что люди хорошие, а все намеками. Степан здесь со своими шарит, никому покоя не дает.
— Блажевский? — спросил Орлов.
— Он самый, сынок дьякона, будь он неладен!
— Какая хата, такой тын, какой батька, такой сын! — усатый Федор выколотил трубку и снова принялся ее набивать. — Отец — добрая птица, чтоб ему повылазило! Сыны его все за Петлюрой пошли. С Завгородним шастали, людей губили, потом в леса, говорят, все подались. Так что, хлопчики, хоть вы и с оружием, а поберегитесь. Кончали бы вы скорее с этими злыднями!
— Кончим, отец, если вы нам поможете.
— Поможете! — старик долго раскуривал трубку. — Вам хорошо: приехали и уехали, а нам жить. Узнает Степан или кто другой про наш разговор, хату спалит, убьет.
— А чего же ты рассказываешь? — сердито нахмурился Орлов.
— Здесь лес, никто не узнает, с кем и про что говорил. А вызовете в сельсовет, ничего вам не скажу. Потому как той же ночью Блажевский меня спросит, — старик хитро прищурился, — зачем, мол, Орлов тебя вызывал, про что разговор был...
Павел опешил: откуда старику известна его фамилия?!
— Любопытно, — сказал он, стараясь выглядеть беззаботным, — откуда тебе, отец, об Орлове известно?
— Земля слухом полнится. В Ксаверово из Городища приезжал человек, по пьянке сболтнул, что из Черкасс должен какой-то Орлов приехать, новый начальник из милиции, банду ловить будет. А в селе, сам знаешь, на одной околице шепнул, на другой все слыхать. Вот я и говорю: осторожно ходите, хлопцы. Потому как Степан про вас тоже знает, к встрече готовится...
Настроение у Орлова и его товарищей испортилось. Нет, они не собирались таиться, появляться в селах загадочными инкогнито. Но скверно, из рук вон скверно, что какой-то болтливый работник из уезда, желая похвастаться своей осведомленностью, дал тем самым бандитам возможность подготовиться.
Под вечер на горизонте замаячили трубы сахарного завода. В сгустившихся сумерках трое всадников неслышно
3
Начальник городищенской милиции Федоров подробно ознакомил Орлова, Бесараба и Мякушина с обстановкой. Павел уже знал из документов о злодеяниях банды Блажевских. Однако одно дело — документы, другое — живой рассказ человека, руководившего поисками бандитов.
Из рассказа Федорова вставала страшная картина. Вооруженные бандиты не раз останавливали пассажирские поезда на перегонах Цветково — Шпола, Цветково — Городище, Мироновка — Богуслав. Грабили почтовые и багажные вагоны, отбирали ценные вещи у пассажиров. На станциях Владимировка и Завадовка делали налеты на железнодорожные кассы, в селах — на кооперативы. Да что там в селах! Настолько обнаглели, что ограбили заводской кооператив в Городище! В завязавшейся перестрелке были убиты два милиционера. Правда, в этой схватке был смертельно ранен один из главарей — Михаил Блажевский, а другой главарь — Николай Блажевский — убит. Таким образом, остался один Степан, который теперь возглавляет банду. После смерти братьев он стал злее, ко осторожнее. Дерзких налетов не совершает, однако по-прежнему держит в страхе всю округу и время от времени показывает когти: то артельный амбар с хлебом подпалит, то убьет активиста...
Выслушав информацию Федорова, Орлов поднялся, пристукнул ладонью по столу:
— Значит, так. Утром мы втроем направляемся в Орловец, из Городищ много не сделаешь. Остальные, согласно плану, выезжают в другие села. Первоочередная задача — организовать актив. Если у Блажевского, как говорят, везде есть свои глаза и уши, то и нам надобно иметь свои. Связь поддерживать со мной и с Городищами, обо всем докладывать не медля. А вот решения принимать самим, не ждать указаний, действовать сообразно условиям. Все!
4
Глубокой ночью Феофилат Блажевский возвращался в Ксаверово из леса. Не робкого десятка отец дьякон, и все же не по себе ему: упруго и звонко скрипит под ногами снег, лают сельские псы, учуяв запоздалого путника. Не дай бог, ежели кто встретится! Потому что не гоже духовному лицу ночами по полям-лесам шататься. Сразу заподозрят, что ходил к сыну. А это ни к чему.
Да, к Степану ходил. Газеты передал ему. Никак Степка не дождется обещанной войны. Все газеты читает, ищет про войну, а ее нет и нет. Быть бы ему, Степану, сотником, шапку со шлыком носить, с петлюровским трезубцем, саблю на боку. А может, и полковником уже стал бы теперь, кабы Симон Петлюра удержался. Беда, беда...
Отцу Феофилату вспомнилась встреча с сыном. Сказал ему по-родительски, что нужно свести счеты кое с кем. Степан взглянул исподлобья:
— Знаю.
— Богоугодное дело.
— Нам с тобою, батя, оно угодно, — нехорошо так ощерился сын, — а бога, как сказано в афишке, что на сельском доме повесили, нет и не будет. Иному богу мы с тобой служим. Кровь льем, на людей страх наводим. Разумное дело делаем, батя. Не выйдет сегодня в поле хлебороб, завтра в городе жрать будет нечего. Машин не будет, оружия. Придут наши, голыми руками за горло возьмут коммунистов, не защитятся!