Всего лишь один из парней
Шрифт:
Я выхожу в вестибюль и в одну из их больших общественных уборных.
Я поцеловала Хейдена. Хейден поцеловал меня!
Мысль проходит сквозь меня, как волна, и тогда я начинаю плакать. Не приятный, изящный крик, а полное уродливое рыдание. Я толкаюсь в кабинку и запираю дверь, но не могу стоять. Я падаю на пол в ванной.
Что это было? Что это значит? Почему я чувствую это каждой частью себя?
Чувство вины захлестывает меня. Ксандер никогда не простит меня, если поймет, как сильно
Раздается тихий стук в дверь, и один из сотрудников отеля робко спрашивает, все ли со мной в порядке. Она спрашивает, в какой комнате я живу, и я плачу еще громче, потому что здесь нет места для Элис Белл.
Кто я? Какая-то девушка рыдает на полу в ванной. Это определенно не то, что делает Эл Белл, но и не то, что делает Элис. Элис никогда не плачет, особенно из-за мальчика.
Я на мгновение перестаю рыдать, говорю даме, что сейчас выйду, и думаю. Я даже не могу вспомнить, когда в последний раз плакал.
Мне было пять лет, когда мама усадила нас и сказала, что папа ушел и не вернется. В тот день мы все трое плакали. И тогда я больше никогда не плакала. В особых случаях, таких как День отца или дни рождения, когда Ксандер уходил и закрывался в нашей спальне, я была в полном порядке. Мама говорила мне, что грустить — это нормально.
Я даже не знаю, грустно ли мне сейчас.
Я просто чувствую себя потерянной.
Я встаю и решаю, что это начало. Я сбрасываю платье и лифчик, заворачиваю грудь и надеваю толстовку и спортивные штаны Эла.
Потом встаю перед зеркалом и убираю Элис. Я убираю все накладные волосы, смываю макияж с лица, срываю накладные ресницы и выбрасываю их в мусорное ведро, хотя они стоят больше девяти долларов.
Я смотрю в зеркало и вижу Эла. Я думала, что почувствую себя немного лучше. Чуть больше уверенности.
Но сейчас я еще больше потерялась. Я даже не знаю, кто такой Эл. Но самое страшное в том, что… стала Элом, я думаю, что потеряла и Элис.
Я не знаю, кем я была раньше.
И уж точно не знаю, кто я.
***
Не знаю, как долго я ждала в этой ванной — по крайней мере, час, может, два, — но Хейдену должно хватить времени, чтобы уснуть. Все, что я хочу сделать, это скользнуть в свою постель и забыть, что это когда-либо было. Я волочу ноги в комнату, и когда я открываю дверь, я купаюсь в свете. И запах рвоты.
Я осматриваю комнату. Простыни на его кровати спутаны, а на земле валяется куча пустых бутылок из-под выпивки: гораздо больше, чем когда я была здесь Элис.
Из ванной доносятся жалкие стоны, и я засовываю туда голову. Вот он, распластавшийся на унитазе, дрожащий и совершенно жалкий.
Он медленно поворачивается ко мне, едва смотрит мне в глаза, а затем возвращается в
Противный.
— Держись, приятель, — бормочу я.
Я смачиваю тряпку горячей водой и вытираю ему рот. Нет смысла беспокоиться о том, сделают ли это «братаны» — он не вспомнит об этом завтра. Затем я подхожу к мини-холодильнику и достаю бутылку воды, неудивительно полную, после беру со стула его толстовку и пижамные штаны.
— Давай подготовим тебя ко сну, чувак.
Он прислоняется к ванне. Надеюсь, он выблевал все свои кишки за ночь.
Я отдаю ему его толстовку и штаны.
После жалкой попытки он надел штаны, но одна рука просунула голову в рубашку. Он безвольно падает на ванну.
— Эл, я умираю.
Я стягиваю свитер через его голову.
— Ты не умрешь, — бормочу я. — Ты просто идиот.
Хейден падает мне на плечо и тихонько смеется. Звук заставляет кровь бежать по моим венам. Теперь он не выглядит таким отвратительным; его волосы падают ему на глаза, и он широко и сонно моргает. Не такой жалкий… просто хрупкий.
Он смотрит на меня, его темные глаза сузились. Нахмуренные брови и поджатые губы заставляют его выглядеть так, будто он думает…
— Эл, — бормочет он.
И в пространстве дыхания я представляю, как он говорит миллион разных вещей. Мир внезапно открывает бездну возможностей. Он мог сказать что угодно. Он мог знать. Я могла бы сказать ему правду прямо сейчас. Правду. И еще что-то там висит, но я пока не совсем уверена, что именно.
— Ага? — шепчу я и не уверена, говорю ли я как Элис или Эл, и есть ли сейчас вообще разница.
Он смотрит на меня еще какое-то мгновение, затем слегка улыбается.
— Знаешь, ты мой лучший друг.
Ты мой лучший друг.
Грустная улыбка пробегает по моему лицу.
Это работает.
Я всхлипываю, и слеза медленно стекает по моей щеке.
И эта вещь — та неуловимая вещь, которая висела передо мной, — вдруг проясняется. И все возможности, ну, все они указывают на это.
Ты сделала это, Белл.
Я влюбилась.
ГЛАВА 14
Элис
— Я так устала. — Я практически падаю, когда вхожу в парадную дверь.
— Перестань ныть, Элис, — отрезает моя мать.
— Это не по-женски.
Я бросаю свою сумку для фигурного катания на пол и испускаю самый громкий стон, на который только способна. У мамы нет восьми фунтов накладных волос на шее. Маме не нужно руководить репетициями в старшей школе, фигурном катании и хоккее, одновременно притворяясь мальчиком и девочкой. Я снова стону, на этот раз громче.