Всего лишь скрипач
Шрифт:
— И за это мы ему тоже дадим хлебнуть, — ответил фельдфебель, протягивая ребенку полрюмки.
Мальчик схватил ее обеими руками и выпил, слезы потекли у него из глаз.
— А вот и наша мадам, — приветствовал фельдфебель входящую Марию. Пышная фигура, большие темные глаза — да, ради такой стоило вернуться с юга. Она сурово посмотрела на мужа, зато на долю гостя, потрепавшего ее по плечу, выпал короткий, но довольно любезный кивок. — Я сейчас выслушал всю вашу любовную историю. Слово в слово.
— Да, он только это и умеет, — отрезала Мария и положила свою косынку в ящик комода. — Коли уж на этом юге так распрекрасно, мог бы там и оставаться. Одному Богу известно, что ему понадобилось здесь.
— Мария, — сказал ее муж, — ты это, конечно, не всерьез. Если бы я не вернулся, ты небось по сей день сидела бы в девках.
— Я могла бы иметь хоть дюжину мужей! Сын богатого крестьянина из Эрбека сватался ко мне еще до тебя, только дурой я была, как все мы, бабы.
— И ты не пожалела об этом, Мария, — нежно произнес муж и прижался щекой к ее щеке. Она поцеловала его. Улыбнулась и вышла на кухню, откуда вскоре заскворчала рыба, жарившаяся на ужин для маленького семейства.
II
Они гуляли по цветам,
Друг друга обнимая,
И страсть сжигала их.
В маленьких городках обычно при каждом доме есть садик или огородик, но при этом доме его не было. Однако нельзя же совсем не иметь хоть крошечного клочка земли, пусть на нем поместится лишь горсть репчатого лука да несколько стеблей портулака. И хозяева нашли выход, создав, если можно так выразиться, один из висячих садов Семирамиды для бедных. Это был большой деревянный ящик с землей, установленный на желобе крыши между двумя соседскими домами, на такой высоте, чтобы утки не могли добраться и разорить его.
1
Здесь и далее стихи, кроме особо оговоренных случаев, даны в переводе И. Гуровой.
Когда надо было собрать немного овощей к столу, брали лестницу и ставили ее на кухне между оловянным желобом и трубой. Один держал неустойчивую лестницу, другой поднимался до потолка, открывал люк, высовывался до пояса и наклонялся над ящиком.
Для маленького мальчика было праздником, когда его поднимали туда; однажды ему разрешили даже, паря между материнскими руками и дверцей люка, поставить ноги на край ящика.
— Я думаю, нас не меньше радует наш небольшой клочок зелени, чем соседа-еврея его роскошный сад, — сказала Мария.
— И все же хорошо бы у нас был такой сад, — ответил ей муж. — Какие в нем, наверно, чудесные цветы! Редкостные растения, каких не найдешь нигде в Свеннборге. Летними вечерами, когда ветер дует оттуда, я чувствую аромат жасмина. Мне часто хотелось приставить лестницу к крыше, забраться в гнездо аистов и заглянуть в этот сад. Знаешь, Мария, великолепный тополь, который возвышается над самой крышей, порой наводит меня на неожиданные мысли. Летними ночами, когда светит полная луна и он выделяется черной тенью на фоне синего неба, мне кажется, что я вижу огромные кипарисы в Италии. Часто, когда ты спала, я вставал и открывал окно, до меня долетал теплый, благоухающий жасмином воздух, и я представлял себе, что я далеко, в чудесной Италии.
— Уши вянут от твоей болтовни, — сказала Мария и ушла, но мальчик ловил каждое слово. Как хотелось ему вместе с аистами улететь в далекие края… да нет, ему хватило бы посидеть в их гнезде и посмотреть вниз, в сад еврея. Там, внизу, жил по своим законам таинственный мир. Однажды он с матерью был в том доме во время еврейского праздника Суккот и никогда в жизни не забудет зеленый свод елки, и аспарагус, и крупные темно-красные гранаты под потолком, и тонкий, пресный хлеб. Долгими зимними вечерами отец читал ему вслух из «Тысячи и одной ночи»; собственные путешествия отца казались мальчику такими же сказочными; аист был для него таким же волшебным существом, как птица Рух, а сад еврея, никогда им не виденный, — все равно что сад богов, где Геспериды охраняли золотые яблоки, или сад Шехерезады с золотыми фонтанами и говорящими птицами.
Стоял июль. Малыш играл в пустом торфяном сарае, который служил границей между его родным домом и волшебным царством. В углу несколько кусков торфа разошлись; мальчик лег на пол и стал смотреть в щели, но видел только зеленые листья, сквозь которые пробивалось солнце. Дрожащей рукой, словно ему предстояло нарушить заклятие, он осмелился вытащить один кусок торфа; тот, что был над ним, перекосившись, соскользнул вниз. Сердечко у малыша колотилось, он не смел шелохнуться. Через несколько минут он собрался с духом. Отверстие стало побольше, но все равно он видел лишь маленькую площадку, на которой помещался один-единственный кустик клубники. Однако для детской фантазии в нем заключалось такое же богатство, такое же роскошное зрелище, каким на взгляд взрослого было бы пышно разросшееся фруктовое дерево, с пригибающимися к земле под тяжестью спелых плодов ветвями. Листья на клубничном кусте были большие и сочные, между некоторыми пробивались солнечные лучи, другие, наоборот, прятались в тени и казались темными, и среди всего этого зеленого изобилия висели две большие красные ягоды, свежие и мясистые. Ханаанская виноградная ветвь не лучше свидетельствовала о плодородии, нежели эти две ягоды. Так и хотелось их сорвать, но на это мальчик никак не мог осмелиться. Вынуть кусок торфа из стены было достаточным грехом на первый раз.
На следующий день торфяные кирпичи лежали, как он их оставил. Зеленые листья у отверстия покачивались от сквозняка. Ягоды тоже были на месте; маленькая рука боязливо протянулась к ним, но не сорвала; однако же, когда она протянулась во второй раз, пальцы обвились вокруг стебелька, но в это самое мгновение рука встретилась с другой, совсем маленькой детской ручонкой, и мальчик отдернул свою с таким проворством, что второй кусок торфа выскочил, а сам он отпрянул в сторону. Лишь после нескольких секунд напряженного ожидания он решился снова заглянуть в расширившееся отверстие.
Пара больших черных детских глаз встретила его взгляд. Потом они быстро исчезли, но еще скорее снова вернулись. Прелестная маленькая девочка, не рискуя слишком близко подойти к отверстию, с любопытством заглядывала в него.
Это была Наоми, внучка еврея, примерно на год младше самого мальчика. Он видел ее однажды — она стояла на подоконнике дедушкиного окна, обутая в желтые сафьяновые сапожки, которые произвели на мальчика неизгладимое впечатление.
Они постояли, глядя друг на друга.
— Мальчик, — сказала Наоми. — Ты можешь зайти ко мне. Сделай дыру побольше.
И, словно повинуясь приказу могущественной феи, еще два куска торфа выпали из отверстия.
— Как тебя зовут? — спросила девочка.
— Кристиан, — ответил мальчик и просунул голову в освещенный солнцем благоухающий сад.
Наоми отодвинула в сторону виноградные лозы, буйно увивавшие стену. И он очутился в стране грез.
Взрослый увидел бы здесь всего лишь красивый садик в полном цвету, много редкостных растений, увитые диким виноградом стены, один тополь и немного поодаль две акации; но взглянем на этот уголок глазами проникшего туда ребенка, вдохнем вместе с ним благоухание цветов, ощутим прикосновение теплых солнечных лучей, погрузимся в созерцание буйной роскоши!