Всего лишь скрипач
Шрифт:
— А до завтра еще долго? — спросил малыш, когда его уложили в постель.
— Закрой глазки да засыпай поскорее, тогда и оглянуться не успеешь, как наступит завтра, — ответила мать; но посреди ночи он снова позвал ее и спросил, долго ли до завтра. — Вот сейчас встану и отшлепаю тебя хорошенько, — был ответ, и после этого вопросы прекратились.
На рассвете Кристиан встал, надел рубашку из грубого льняного полотна с воротником из тонкого, воскресный костюм и новые ботиночки на шнурках, в свое время прошитые белыми вощеными нитками.
Крестный уже ждал у двери, и они тронулись в путь, но не к парому, поскольку нынче был не тот день недели, когда паром перевозит жителей города бесплатно; они направились к близлежащим рыбацким хижинам у усадьбы святого Йоргена (где теперь
В ложбине, где еще с католических времен стоит высеченное из живого дерева распятие, расположилась за завтраком группа веселых жнецов; кувшин с пивом ходил по кругу.
Шляпу милого украсило перо,В Копенгагене он служит королю! —пропела одна из девушек и потянулась к Кристиану, но крестный обнял ее за талию и поцеловал в губы.
Через рощицу, принадлежавшую пасторской усадьбе, они подошли к старой церкви и монастырю, высившимся на южной оконечности острова Фюн. Слева, у подножия небольшого пригорка, примостилась рыбачья хижина с выкрашенными красной краской трубами; между ивами были натянуты сети. У низкой каменной дамбы покачивалась лодка. В лодке было двое мужчин — один вычерпывал дождевую воду, другой убирал парус. Они поджидали желающих переправиться на тот берег.
— Мальчонку с собой берете? — с неодобрительной миной спросил один.
— Он понесет мою поклажу, — сказал, улыбаясь, крестный. — Пусть посмотрит Торсенг. Побывает в замке и на башне в Брайнинге. Ведь ты у меня хороший ослик? — обернулся он к Кристиану.
Крестный взял одно из весел; ветер был слишком слаб, чтобы пользоваться парусом, и приходилось грести. Лодка летела, оставляя за собой пенный след на чистой зеленой воде. Кристиан сидел на корме рядом с рулевым. Прозрачные медузы, словно большие мясистые цветы, лежали на поверхности воды и своим легким колыханьем выдавали, что вода не так абсолютно недвижна, как кажется. Зеленое дно исчезло; теперь малыш видел только отражение лодки и собственного лица, которое, когда он кивал, отвечало ему кивком. Они пересекли течение и вошли в тень, которую отбрасывал Торсенг на поверхность воды. Крестный приподнял шляпу, как будто бы случайно, но на самом деле это было давнее суеверие его родины — приветствие, возможно адресованное водяному, чье господство сильнее всего там, где тень скал падает на воду.
Они вытащили весла и ступили на землю Торсенга. Крестный с рыбаками о чем-то посекретничали, но Кристиан не слышал их. Незнакомое зрелище изобилия поразило его.
Они долго шли вверх между домами и садами. Фруктовые деревья клонились от тяжести плодов; под сгибающиеся ветки были подставлены подпорки. Вокруг изгородей буйно вился дикий хмель, а под самым склоном примостился крытый соломой крестьянский дом, вокруг которого стебли хмеля, поставленные наклонно, дотягивались до крыши, где, словно богатейшая виноградная листва, переплетались усыпанные цветами лозы, образуя нечто вроде шалаша. Перед каждым домом был разбит цветник. Красные и желтые штокрозы высотой были в половину стены. Здесь, где все было укрыто от ветра, солнце припекало особенно сильно. Странник, внезапно перенесенный в этот зной и это буйство растений, мог бы предположить, что оказался в южной стране; Свеннборгский пролив наверняка напомнил бы ему Дунай. Да, здесь было лето, восхитительное лето. Буйно разросшаяся мята благоухала в низинах, в тени пунцовых барбарисов и бузины, на которой уже появились ягоды.
— Этак мы совсем упаримся, — сказал крестный, но в утешение добавил, что их наверняка нагонит какая-нибудь телега.
Ни облачка не было на небе. Какая-то хищная птица, вяло махая крыльями, парила над лесом. Казалось, весь зной этого дня покоится на спине у птицы. Крестный был в необычно приподнятом настроении: он вырезал
Наконец-то их нагнала повозка, окутанная клубами пыли, похожей на пороховой дым после пушечного выстрела; пыль не рассеивалась в неподвижном воздухе. Повозка остановилась, они сели, и Кристиан даже получил большой капустный лист, полный спелых, черных вишен, — подарок от крестьянина, оказавшегося добрым знакомым крестного.
Не прошло и минуты, как у них появились попутчики: двое верховых нагнали повозку.
На наших мирных островках не бывает разбойников, однако эти двое выглядели весьма подозрительно. У каждого в нагрудном кармане был пистолет, а в руках — заряженное ружье. Глядя на крестьянина так, словно видели его насквозь, всадники приказали ему остановиться. Они переворошили солому на телеге, но, ничего в ней не найдя, пробормотали нечто вроде извинения и ускакали столь же быстро, как и появились.
Крестный все это время сохранял полнейшее бесстрастие; крестьянин же, напротив, самоуверенно ухмылялся.
— На этот раз остались с носом, — был его насмешливый комментарий.
— Не позавидуешь вам, — сказал крестный. — Пока лето, еще куда ни шло, но когда белые мухи запорхают в воздухе да ветер завоет над морем, мало радости мерзнуть всю ночь под открытым небом для того лишь, чтобы тебя оставили в дураках те, кто поумнее. А вообще-то будьте осторожны, Аннерс Хансен, они глаз с вас не спускают. Я, пожалуй, — добавил он, улыбаясь, — испорчу себе репутацию тем, что еду вместе с вами.
Кто были эти всадники? Что они искали? Случай этот долго занимал мысли Кристиана, но в конце концов его вытеснили пестрые впечатления дня. Он снова увидел Торсенгский замок, где когда-то был с родителями. Это было самое большое здание, которое он когда-либо видел, даже больше, чем церковь в Свеннборге. Но прежде Кристиан видел замок только снаружи и заглядывал в окна. Теперь ему повезло: замок как раз показывали туристам и они с крестным поднялись высоко по лестнице, бродили по длинным коридорам и большим комнатам. Множество портретов, написанных в далекие времена, изображений тех, кого могила давно превратила в прах, смотрели на них со степ. С каждой картиной были связаны разные случаи и легенды, проливавшие на них особый свет, — так по-другому выглядит мраморная статуя, если осматривать ее при свете факелов. Портрет пышущей здоровьем женщины, улыбающейся и уверенной в своей красоте, трогает нас до боли, когда мы вспоминаем, что женщина эта жила столетия тому назад.
За все золото мира не согласился бы Кристиан спать в старой кровати под балдахином, с шуршащими шелковыми занавесями; ведь по ночам картины наверняка выходили из рам и из-под чехлов; хозяин дома, покоритель морей Нильс Юль, с мечом в руке садился в цветастое кресло с высокой спинкой. Даже в высоких зеркалах, в которых человек отражается с головы до ног, было что-то загадочное для мальчика, который до сих пор видел только свое личико в отцовском зеркале для бритья.
Кристиан вздохнул с облегчением, снова оказавшись на дворе, и почувствовал себя вдвойне счастливым, спустившись на берег к рыбацким хижинам, где женщины разрешили ему вдоволь лакомиться ягодами, еще оставшимися на кустах крыжовника, а рыбацкие дети принесли свой корабль, сделанный из отцовского деревянного башмака, но украшенный мачтой и вымпелом. Он плавал в соленой воде, как и другие суда, которыми управляли настоящие матросы. Стрекоза покружила над корабликом, села на рубец надувшегося паруса и затрепыхала мерцающими прозрачными крыльями.
Дети захлопали в ладоши: теперь на борту у них был живой пассажир.
У самого острова Турё, там, где великан Бальдер, по преданию, ударил свою жену Руне, чтобы она замолчала, было пришвартовано небольшое плоскодонное двухмачтовое судно; крестный подгреб к нему на лодке. Ему было о чем поговорить с матросами; Кристиана он взял с собой.
Море было тихое, солнце жаркое.
— Ну, теперь-то ты наконец искупаешься, — сказал крестный. — Сегодня твои родители забыли нам запретить: прогулка-то намечалась по суше.