Всего один поцелуй
Шрифт:
– С тобой все хорошо, Куинн?
Он опустил взгляд, увидел робкую улыбку на губах Грейс, и ему стало невероятно стыдно.
– Конечно, Грейс. Как же иначе, если самая красивая женщина в зале танцует со мной?
– Я надеюсь, ты не возражаешь против вальса? Это не самое обычное начало, но иногда весело побыть наглой, не правда ли? Я вспомнила, что тебе нравится смелость, и, боюсь, Ата приказала нам всем быть сегодня вечером чуть-чуть неприличными.
Он рассмеялся:
– Ну, Грейс Шеффи, я бы никогда не подумал, что ты настолько храбра!
Она залилась румянцем – то ли от смущения, то ли от царившего
– Иногда так надоедает вести себя прилично. Ты знаешь, мне только двадцать пять… Нет, я не буду врать тебе, Куинн. Мне двадцать семь, но кажется, что я прожила очень… защищенную жизнь – единственный ребенок в семье, очень недолгое замужество, и теперь я одна на всем свете… Если не считать моих друзей. Все говорят – я должна находить утешение в доставшемся мне богатстве, но утешение это весьма холодное. – Она замолчала. – Конечно, я никогда не призналась бы кому-либо, не обладающему такими же средствами, так жалко это звучит. Каждый день я понимаю, как мне повезло, ведь я окружена леди, которым повезло гораздо меньше. Но полагаю, ты знаешь – богатство не гарантирует счастья.
Он встретился с полным чувства взглядом Грейс:
– Как это верно, моя милая.
Ведя прелестную маленькую графиню в выверенных фигурах танца, он уже не в первый раз понял – брак с этой леди мог бы стать ответом на многие из его проблем. Как приемная мать, Грейс показала бы прекрасный пример его дочке, проникшейся симпатией к графине, если и не к ее страстям – чтению и вышиванию. И в отличие от множества других леди Грейс ничего не приобретала в результате свадьбы, кроме спасения от обычно столь хорошо скрываемого одиночества. В конце концов, она была наследницей состояния, и ее характер, честность и репутация не вызывали сомнений.
И самое важное – она примет правила брака из удобства. Брака, в котором будет так мало проблем с чувствами.
Да, она замечательно подходит на эту роль, подумал Куинн, глядя на ее безупречное лицо.
– Грейс, я должен поблагодарить тебя за время, которое ты проводишь с моей дочерью. Я знаю, она может быть тяжелым испытанием.
– Ни в коем случае. Она очень мила. Упряма, да, но зато очень энергична.
Он вздохнул:
– Она ненавидит читать.
– Еще больше она ненавидит фортепиано и рукоделие, – рассмеялась Грейс. – Но она еще может измениться. Она ведь еще ребенок.
Куинн услышал знакомый низкий ритмичный смех Джорджианы и повернулся. Дьявольская улыбка играла на губах Хелстона, и Куинну внезапно захотелось его бить.
– Куинн? – спросила Грейс так тихо, что ему пришлось наклониться, чтобы слышать ее.
– Да?
– Я понимаю, насколько неприлично с моей стороны задавать этот вопрос, но я должна знать. Каковы твои намерения относительно Джорджианы?
– Я впечатлен заботой и глубокой дружбой между всеми леди из клуба Аты. – Он чуть-чуть разжал руку на запястье Грейс. – После этого вечера все должно быть предельно ясно. Я упрочил положение Джорджианы, как истинной маркизы Элсмир, и о ней будут заботиться, как и обо всех вдовах Фортескью.
– Где она будет жить? С тобой и твоей дочерью здесь?
– Я не знаю, – искренне ответил он. – Ее отец болен, и принятие решения придется отложить. Я уверен, ты все понимаешь. Но достаточно о Джорджиане. Расскажи мне о своем детстве, Грейс.
Он не слышал ни слова из ее рассказа. Это он понял, уже сопровождая Грейс к ее следующему-партнеру, мистеру Брауну. Он поклонился и повернулся к Ате, с которой должен был танцевать менуэт.
Следующие полтора часа Куинн бессознательно выполнял функции хозяина – хвалил цветы на стенах, танцевал, когда было необходимо: короткую джигу с Джорджианой, доведшую всех до исступленного смеха, простые деревенские танцы со всеми вдовами, и – еще раз – с Грейс. После позднего ужина он лавировал между джентльменами в комнате для карточных игр и отдал распоряжение слугам открыть все окна, чтобы проветрить бальную комнату. Но вдруг он понял: чего-то не хватает.
Что-то было не так.
Джорджиана исчезла.
Вначале он решил, что она направилась в женскую гостиную. Но ее не было слишком долго.
Он огляделся, и по спине его пробежал холодок.
Хелстона тоже нигде не было видно, однако его жену окружали два брата, сестра и викарий.
Куинна захватила ослепляющая ярость. Как посмел этот черноволосый матрос выманить Джорджиану с мероприятия, которое должно было вернуть ее в общество?
Выйдя на террасу, он погрузился в жар чернильно-черной летней ночи. Воздух был тяжелым и неподвижным – очевидно, собирался шторм. Через несколько секунд его глаза привыкли к темноте, и он рассмотрел несколько пар, расхаживающих по садам, освещенным лампами на нижних ветках деревьев.
Он сбежал по мраморным ступеням, не обращая ни на кого внимания и не даже не пытаясь остановиться и собраться с мыслями.
Где она?
Широкими шагами он спустился по саду-цветнику, полному аромата поздних роз. На самом нижнем уровне он увидел пару, наполовину скрытую дубом. Огромный мужчина, очевидно Хелстон, жарко обнимал женщину, в волосы которой были вплетены розовые бутоны.
Кровь застыла у него в жилах, а кулаки сжались так сильно, что он не чувствовал пальцев. Он утопит и четвертует Хелстона после того, как лишит изменника головы.
Не думая больше ни секунды, Куинн подошел к мужчине со спины и оттащил от Джорджианы за воротник. Джентльмен изумленно пробормотал ругательство. Куинн с силой ударил его кулаком в челюсть, и в ночи эхом раздался приятный треск.
Последовавшие за этим звуки были гораздо менее приятными.
Узнаваемый голос Элизабет Эшбертон резко охладил его пыл и заставил остановиться.
– Куинн? Это вы? Что происходит? О Боже, мистер Лэнгдон… вы в порядке? Ваше бедное лицо…
Ужас охватил Куинна, когда он узнал в коренастом человеке, восстановившем равновесие и навалившемся на него, Фица Лэнгдона. Проклятые Лэнгдоны! Все они росли в деревне и были хорошими борцами. Но можно надеяться, что у них нет точности, которой учил его известный городской боксер Джентльмен Джексон.
Фиц ударил Куинна головой в живот, и они начали бороться на земле, словно подростки.
– Фиц… – прерывисто прорычал наконец Куинн, – я приношу свои извинения. Я принял тебя за другого. – Наконец он перевернул Фица на живот и заломил ему руку за спину.
– Дай мне встать, Элсмир, – пробормотал Фиц в траву. – За кого ты, черт тебя побери, меня принял? Мисс Эшбертон, вы могли бы предупредить меня, что у вас есть другой ухажер. Какого черта? Вы сами меня сюда привели, видит Бог.