Всего одно злое дело

Джордж Элизабет

Наконец все закончилось. Таймулла что-то тихо сказал Анжелине, накрыв ее руку своей. Анжелина приложила его платок к глазам, и он убрал ее волосы со щеки. Оператор снял этот нежный жест по указанию telecronista. Лоренцо Мура тоже заметил его, скривился и ушел, предоставив их самим себе. Он прошел в винный подвал, где, как полагал Линли, должен был кипеть от гнева до тех пор, пока все не разъедутся. Но Томас ошибся. Лоренцо вскоре появился с подносом, на котором стояли стаканы с домашним «Кьянти» и тарелка с кусками пирога. Он раздал вино и пирог всем присутствующим.

Англичанин решил, что это было сделано очень по-итальянски.

Со всех сторон раздалось grazie и salute. Вино или пробовали, или выпивали залпом, пирог съели. Казалось, люди расслабились, думая о девочке: где она может быть и что с ней могло случиться.

Только Ажар с Анжелиной не притронулись к угощению. Последней вина вообще не предложили, а тарелку с пирогом она с дрожью отодвинула. Ажар же, как правоверный мусульманин, вообще не пил, а вид пирога, казалось, вызывал в нем отвращение.

Он посмотрел на окружающих, увидел у них в руках стаканы и подвинул свой Анжелине:

– Ты хочешь?

Она взглянула – как показалось Линли, с опаской – на Лоренцо, который с подносом шел через двор к Фануччи и Ло Бьянко, и сказала:

– Да, да. Спасибо, Хари, я с удовольствием выпью.

Она подняла стакан и выпила со всеми остальными. Лоренцо повернулся. Его взгляд упал на стол, за которым сидели его любовница и ее предыдущий любовник. Он сразу заметил, что она пьет вино, и закричал:

– Angelina, smettila! [166] – А затем по-английски: – Не надо! Ты же знаешь, что тебе нельзя!

166

Анжелина, остановись! (итал.)

Они смотрели друг на друга через двор. Казалось, Анжелина превратилась в статую. Линли пытался понять, что сказал ей Лоренцо: ей нельзя пить, и она знает почему.

Секунду все молчали. Затем Анжелина произнесла:

– От одного стакана ничего не будет, Ренцо. Все в порядке. – Было ясно, что она хотела, чтобы ее любовник больше не распространялся на эту тему.

– Нет, – сказал он, – именно в данный период это опасно. И ты это знаешь.

Повисла абсолютная тишина. Никто не двигался. Вдруг неожиданно закричал петух, и стайка голубей вспорхнула с крыши винокурни.

Линли переводил взгляд с Лоренцо на Анжелину и Ажара. «Именно в данный период» имело, конечно, не одно значение: в этот период, когда твоя дочь потерялась, не стоит пить, потому что тебе нельзя терять рассудок; в этот период, когда ты не можешь ни есть, ни спать, вино слишком быстро ударит в голову; в этот период, когда вокруг тебя люди, которые следят за каждым твоим шагом, лучше оставаться трезвой… Это могло значить очень многое. Но выражение лица Анжелины говорило, что это значило именно то, что заставило Лоренцо немедленно произнести свои слова. Он сказал их не задумываясь, и для этого, в действительности, могла быть только одна причина: именно в тот период, когда ты носишь ребенка под сердцем, пить особенно опасно.

Анжелина тихо сказала Ажару:

– Ты

не должен был знать. Я не хотела, чтобы ты знал. – А затем в отчаянии: – Боже, как я сожалею обо всем, что случилось!

Таймулла даже не взглянул на нее. Не взглянул и на Лоренцо. Он просто смотрел перед собой, и ничего не отражалось на его лице. Это сказало Линли больше, чем все слова, вместе взятые. Не важно, как она изгалялась над ним в период их совместной жизни, Ажар все еще без памяти любил Анжелину Упман.

Лукка, Тоскана

– Кастро – это пустой номер, – сказала Барбара Линли.

– Она беременна, Барбара, – сказал ей Томас.

На что она произнесла:

– Черт меня побери совсем. И как это воспринял Ажар?

– Его сложно понять. – Линли старался говорить осторожно, на тот случай, если чувства Барбары к пакистанцу были сильнее, чем она обычно показывала. – Мне кажется, что он был в шоке.

– А что Мура?

– По-видимому, он знает.

– Я имею в виду – он счастлив? Обеспокоен? Подозрителен?

Барбара рассказала ему то, что узнала об Анжелине Упман от ее бывшего любовника Кастро. Она поделилась его предположением, что в Италии может быть еще один любовник, помимо Лоренцо Муры. Если верить Кастро, то это часть тех эмоций, без которых Анжелина жить не может, объяснила Барбара. Там у них не видно вероятных кандидатов? Линли ответил, что надо будет присмотреться повнимательнее, и поинтересовался, есть ли для него еще что-нибудь интересное.

Хейверс молчала несколько мгновений, что лучше всяких слов сказало Томасу: да, есть. Он окликнул ее таким тоном, который сказал Барбаре, что лучше ей признаться немедленно, потому что он все равно узнает подробности позже. Она сообщила ему, что «Сорс» опубликовал еще одну статью – на этот раз о том, что Ажар бросил семью в Илфорде, и добавила:

– Но я все держу под контролем.

Это поведало Линли очень многое о том, чего же в действительности стоила Барбаре ее борьба с таблоидом, хотя она и старалась это всячески скрывать.

– Барбара… – сказал он.

– Знаю, знаю, – ответила она, – Уинни мне уже все подробно объяснил.

– Если вы будете продолжать…

– Сэр, я заварила эту кашу, мне ее и расхлебывать.

Линли не мог себе представить, как ей это удастся. Еще никому не удавалось «переспать» с «Сорс» и не потерять при этом девственность. Ей надо было подумать об этом заранее. Он выругался про себя.

Вскоре после этого они закончили разговор, и Томас задумался о том, что Барбара рассказала ему об Анжелине Упман. Ему придется поискать еще одного любовника, который будет готов на все, если она не оставит Лоренцо ради него.

Звонок Барбары застал его на великой стене Лукки, куда он пришел прогуляться и подумать. Томас двигался по часовой стрелке и дошел уже до середины, до того места, где располагалось кафе, где могли подкрепиться люди, также прогуливавшиеся по средневековому городу. Он решил выпить кофе и направился к столикам, стоявшим под деревьями с густой листвой. Здесь он увидел, что Таймулле Ажару пришла в голову такая же мысль. Лондонский профессор уже сидел за столиком с чайником чая и разложенной на столе газетой.