Всего одно злое дело

Джордж Элизабет

«Вероятное развитие событий» заключалось, в основном, в допросе полицией подозреваемых. Вдохновляемая прокурором, «Прима воче» наконец назначила главного подозреваемого. Другие газеты поддержали ее, и несчастный Карло Каспариа оказался, наконец, там, где мечтал его увидеть – как, впрочем, и любого другого, – Пьеро Фануччи: под журналистским микроскопом. «Прима воче» дошла уже до того, что наконец задала вопрос, который никому не давал покоя: когда же наконец кто-то решится выступить в качестве свидетеля и узнать в наркомане участника похищения bella bambina?

Такой человек появился достаточно скоро. Им оказался албанский продавец шарфов на mercato. Просветление его памяти было вызвано как самой телевизионной

передачей с показом фотографий девочки, так и яростной проповедью Фануччи во время этой передачи. Этот человек наконец позвонил в questura с информацией, которая, как он надеялся, поможет в поисках пропавшего ребенка: он видел, как девочка выходила с mercato, и он абсолютно точно помнит, что Карло Каспариа в этот момент поднялся с колен и пошел за ней.

Сальваторе Ло Бьянко был совершенно не уверен, что этот свидетель помнил хоть что-нибудь, но, обдумав сложившуюся ситуацию, он понял, как можно с пользой использовать эту новую информацию. Старший инспектор немедленно сообщил ее Фануччи. Il Pubblico Ministero тут же объявил о своем намерении допросить подозреваемого лично, на что и надеялся Сальваторе. К моменту, когда несколько полицейских доставили Карло Каспариа в questura, Фануччи был уже там, собираясь подвергнуть его допросу с пристрастием, как язычники в свое время поступили со святым Лаврентием [168] , а представители семи газет и трех телеканалов толпились на улице перед questura в ожидании результатов. Каким-то образом они уже знали, что Каспариа доставлен сюда. Это навело Сальваторе на мысль о том, что кто-то сливает им информацию. Он был почти уверен, что это сам Фануччи, так как тот больше всего на свете любил, когда его превозносили за быстрое раскрытие преступлений.

168

Лаврентий Римский (увенчанный лавром), архидиакон римской христианской общины, жил в 225–258 гг. н. э. Лаврентий отказался выполнить требования язычников отречься от Христа и был живьем зажарен на медленном огне.

Сальваторе почти испытывал чувство вины, отдавая бедного нарколыгу в руки Фануччи. Но это давало ему необходимое время. А Il Pubblico Ministero был очень занят допросом наркомана. Он орал, бегал по камере, дышал чесноком в лицо Каспариа, объявлял о том, что свидетели видели, как молодой человек ушел с mercato вслед за девочкой, и требовал, чтобы тот немедленно рассказал полиции, что сделал с похищенной.

Естественно, Карло все отрицал. Он смотрел на Фануччи такими яркими глазами, что, казалось, что в каждый его глаз вставлена лампочка. Они производили впечатление, что Каспариа весь внимание. На самом деле он просто был под кайфом. Трудно было понять, понимает ли он вообще, о каком ребенке говорит ему Фануччи. Он спросил magistratо, на кой черт ему сдалась маленькая девочка. Фануччи ответил, что его не интересует, зачем Карло нужна была маленькая девочка, зато очень интересует, что он, в конце концов, с нею сделал.

– Ты передал ее кому-то за деньги? Где? Кому? Как вы договаривались?

– Не знаю, о чем вы говорите, – заговорил Каспариа после того, как получил подзатыльник от Фануччи, проходившего за его стулом.

– Ты перестал просить милостыню на mercato. Почему?

– Потому что мне надоело, что полиция не дает мне проходу, – объяснил Каспариа, положил голову на руки и заканючил: – Дайте же мне поспать. Я хотел заснуть, когда…

Фануччи вздернул наркомана за его вонючий и грязный воротник и прорычал:

– Bugiardo! [169] Bugiardo! Ты больше не появляешься на mercato,

потому что тебе не нужны деньги. Ты получил все, что тебе было нужно, передав девочку другому! Где она? Лучше тебе сказать это сейчас, потому что полиция обыщет каждый сантиметр конюшен, в которых ты сейчас живешь. Ты этого не знал? Так вот, послушай меня, ты, несчастный stronzo [170] : когда мы найдем улики, свидетельствующие о том, что она там была – ее волосок, отпечаток пальца, нитку от одежды, резинку для волос или что-нибудь еще, – ты окажешься в яме с дерьмом и без лопаты. Можешь ты это понять своей дурной головой?

169

Лгун (итал.).

170

Мудак (итал.).

– Я не крал ее.

– Тогда почему ты пошел за ней?

– Я не ходил. Не знаю. Может быть, я просто уходил с mercato в этот момент.

– Раньше обычного? С какого перепугу?

– Не знаю. Я вообще не помню, уходил ли я. Может быть, я шел отлить.

– А может быть, ты схватил эту детку за руку и отвел ее к…

– Это вам приснилось…

Фануччи грохнул кулаком по столу.

– Ты будешь сидеть здесь, пока не скажешь все правду! – проревел он.

Сальваторе воспользовался моментом, чтобы выйти из комнаты. Он видел, что Фануччи выбыл из игры – по крайней мере, на несколько часов. Странно, но инспектор испытал некоторое подобие благодарности к бедняге Карло. Сам он теперь мог заняться делами, пока Фануччи выбивает из бедняги «правду».

В действительности они получили больше чем один телефонный звонок после телевизионного обращения. Звонков были сотни, и были сотни недостоверных свидетельств о похищении Хадии. Теперь, когда Фануччи полностью погружен в допрос Карло Каспариа, полиция могла, наконец, заняться проверкой поступающей информации. Может быть, в ней было что-то интересное.

Лукка, Тоскана

И действительно, кое-что появилось уже через час после того, как Фануччи начал свой допрос. Офицер разыскал Сальваторе, когда тот пытался приготовить себе кофе в старой кофейной машине, которая давно дышала на ладан. Поступило свидетельство об эффектной красной машине в холмах над Помеццана, доложил он старшему инспектору. Свидетель запомнил все по нескольким причинам.

– Perchй? – Сальваторе прислушался к финальным звукам в кофеварке. Он достал сравнительно чистую чашку со стойки, быстро сполоснул ее и так же быстро вытер. Налив кофе, подумал: великолепно, то, что доктор прописал; черный и горький, как он любит.

– Во-первых, потому, что крыша машины была опущена. Звонивший – он назвал себя Марио Джермано – ехал к своей матери в деревню Форноволаско, увидел машину, припаркованную у громадного дуба на стоянке для отдыха, и первой его мыслью было, что глупо оставлять открытую машину без присмотра, когда любой может подойти к ней и вытащить из нее все, что захочет. Поэтому он еще раз взглянул на машину, проезжая мимо, и здесь появилась вторая причина, по которой синьор Джермано запомнил машину.

– Si? – спросил Сальваторе, отхлебывая кофе. Он облокотился на стойку и ждал продолжения. Оно скоро последовало, и кофе у него во рту превратился в желчь.

Мужчина вел ребенка от машины в сторону леса, рассказал офицер. Синьор Джермано увидел их и подумал, что это отец ведет свою дочку за кустики.

– Почему он решил, что это были отец с ребенком? Он уверен, что это была девочка?

По правде говоря, синьор Джермано был не совсем уверен в том, какого пола был ребенок, но он думает, что это была девочка. А то, что это были отец с дочерью? А кто это тогда мог быть? Почему кто-то должен был подумать о чем-то еще, кроме безобидной поездки по холмам солнечным днем, которую на секунду прервало желание ребенка сходить в туалет?