Вселенная против Алекса Вудса

Экстенс Гевин

То, что я помнил назубок всю мишленовскую карту, безусловно, помогло мне сразу сориентироваться в городе, но следует признаться: пожалуй, я перестарался.

Если кто не знает, Цюрих расположен в природной чаше, которую образует бассейн реки Лиммат, и, как я уже говорил, город тянется двумя дугами, напоминающими величественный мост или широченную подкову, которая по центру, у северной оконечности озера, образует узкую ложбину.

Река Лиммат делит Альтштадт на две симметричные половины, а километрах в тридцати к югу от ее устья возвышаются Альпы. Иными словами, это город, в котором невозможно заблудиться. Повезло нам и с отелем в Восьмом округе, рекомендованным герром Шефером, — к нему оказалось удобно подъехать на машине.

Большинство цюрихских отелей сосредоточено в центре, вокруг Лиммата, а наш стоял на Утоквай — главной магистрали города, которая тянется вдоль северо-восточного берега озера. Герр Шефер знал с дюжину разных отелей, которые рекомендовал пациентам в зависимости от их запросов и финансовых возможностей. У него был богатый опыт помощи иностранцам, приехавшим в Швейцарию умирать.

Что касается запросов мистера Питерсона, то они отличались простотой. Я написал о них в электронном письме примерно месяц назад, когда из клиники пришло подтверждение даты. Отель должен находиться в относительно тихом районе с хорошим транспортным сообщением, парковкой и удобствами для инвалидов. Номер должен быть просторным, с хотя бы одним креслом с высокой спинкой, а ванная комната — оборудована перилами. Кроме того, мистер Питерсон выразил желание получить номер с балконом и в любом случае не «сарай, где жить нельзя, а можно только ждать смерти».

Если сумеешь сформулировать лучше, — написал он мне, — давай.

К сожалению, сформулировать лучше я не сумел и во избежание недоразумений передал его пожелание дословно. По приезде мы убедились, что герр Шефер все понял правильно, хотя лично мне сравнивать было не с чем — я никогда не останавливался в отелях и видел их только в кино. Откуда мне было знать, как должно выглядеть место, куда человек приезжает дотягивать последние дни? Во всяком случае, мне наш отель сразу понравился. Просторный холл с высокими потолками и каменными колоннами, мраморный — или под мрамор — пол. Стойку регистрации из полированного темного дерева украшала золотая табличка, на трех языках — немецком, английском и французском — сообщавшая:

Empfang / Reception / R'eception

Мне еще подумалось, что один из вариантов явно лишний.

— Guten Tag, mein Herr, — отрывисто, как истый немец, произнес я, обращаясь к мужчине за стойкой. — Wir haben zwei Zimmer reserviert. Der Name ist «Peterson».

Мужчина за стойкой — невысокого роста, в безупречно сидящем костюме, улыбнулся мне профессиональной улыбкой и ответил на чистом английском с едва заметным акцентом:

— Да-да… Мистер Питерсон, верно? Добро пожаловать в «Зееуфер». Надеюсь, вам у нас понравится.

— Ich bin nicht Herr Peterson, — поправил я его. — Herr Peterson ist der Mann im Stubl.

Портье кивнул.

— Ax, вот как. Прошу прощения.

— Das macht nichts. К"oппеп Sie uns mit unserem Gep"ack helfen?

Портье чуть нервно поморщился.

— Разумеется, сейчас носильщик вам поможет. А пока, будьте любезны, заполните анкету.

— Ja. Das wird kein Problem sein.

Странный мы с ним вели диалог: английские и немецкие фразы летали между нами, как мячик в пинг-понге. Почему-то портье не желал переходить на немецкий, что я списал на неведомый мне профессиональный этикет, а его слегка неприязненную интонацию — на мое подчеркнуто правильное произношение, усвоенное из фильмов про войну. Но все-таки он меня понимал, и это радовало.

Номер мистера Питерсона располагался на втором этаже и был просто огромным. Из высокого арочного окна и с балкона, выходящих на запад, открывался вид на озеро, и сейчас, когда на улице вечерело, комнату заливал закатный свет, словно на снимке с рекламой автомобилей, автор которого нарочно до того передержал экспозицию, что смотреть на его творение стало больно глазам. Мне понадобилось несколько минут, чтобы проморгаться, разглядеть обстановку и убедиться, что все здесь соответствует пожеланиям мистера Питерсона. Я увидел два широких кресла с высокой спинкой, странный диван на коротких рахитичных ножках с одним подлокотником и два направленных вверх светильника на длинной штанге. Между мебелью оставалось достаточно свободного пространства. На одной стене висел портрет неправдоподобно высокой и худой женщины с неправдоподобно тонкой и длинной сигаретой, а на другой — зеркало, составленное из пяти частей разной формы — четыре трапеции и пятиугольник в центре. Думаю, нечто подобное должно было украшать Крепость одиночества Супермена. Весь дизайн интерьера в том или ином виде воспроизводил те же геометрические мотивы, создавая поразительное сочетание старины и модерна. Даже от хромированных перил в ванной веяло антиквариатом.

Охренеть, — написал мистер Питерсон.

— Явно не сарай.

Ни в коем случае.

— Кажется, герр Шефер серьезно отнесся к вашим пожеланиям.

Или у него своеобразное чувство юмора.

Мой номер располагался напротив. Он числился как стандартный, но в данном случае «стандарт» выступал условной категорией. Он выходил не на озеро, в нем не было балкона, и размером он был примерно на треть меньше, чем хоромы мистера Питерсона, но в остальном особой разницы я не заметил. Массивное кресло, обитое ярко-красной тканью, ванная комната, письменный стол темного дерева с настольной лампой. Стилизованный под старину дисковый телефонный аппарат и тут же — двадцативосьмидюймовый настенный телевизор с плоским экраном, принимающий французские, немецкие и итальянские каналы, а также МТБ, Си-эн-эн и новостной канал Би-би-си. В тумбе стола, сразу под сейфом, скрывался мини-холодильник с четырьмя маленькими бутылочками красного вина. Мне пришлось переместить их в платяной шкаф, а на их место поставить шесть банок колы.

Мы поужинали, и я ушел к себе в номер. Часы показывали половину одиннадцатого по центральноевропейскому времени. Я позвонил Элли. Она была в своем репертуаре:

— Блин, Вудс! Я же просила мне не звонить!

Ничего другого я не ожидал.

— Ты просила не звонить, пока я не поговорю с матерью, — напомнил я. — Я поговорил.

— Да уж, я в курсе, — отозвалась Элли. — Я ее за руку держала, пока вы говорили.

— Я же предупреждал, что это плохая идея.

— Плохая идея — что ты смылся. Она только час назад из дома вышла, все не могла успокоиться. Даже салон сегодня не открывала…

Новость меня ошарашила. В некотором смысле она подействовала на меня сильнее, чем пять минут непрерывного плача. За последние семь лет мама не пропустила в салоне ни дня, а до этого закрывала его всего раз — после того, как в меня попал метеорит.

— Она не может гадать, — продолжила Элли. — Карты с ней больше не говорят.

Я потрясенно молчал.

— Вудс, где ты там? Не вздумай бросать трубку!

— Так это вроде ты не хотела разговаривать…

— Не цепляйся к словам! Лучше слушай и не перебивай. — Она понизила голос. — Полиция приходила.

— Полиция?..

— Да. Несколько часов назад. Задавали кучу вопросов. Похоже, ты влип не по-детски.

Я чуть ли не физически ощутил, как тяжело проворачиваются в голове мысли.

— Она что, вызвала полицию?

— Кто?

— Мать.

— Вудс, не будь идиотом! — Я представил себе, как Элли закатывает глаза. — Твоя мама не вызывала полицию! Как ты мог подумать такое?

— Я не знаю, что думать.

— Ах, не знаешь? А может, напряжешься? И перестанешь изображать из себя идиота?