Вселенная против Алекса Вудса

Экстенс Гевин

А Алекс?

— Алекс будет с вами, если вы оба этого хотите. Наш опыт показывает, что присутствие родных и близких оказывает благотворное воздействие на каждого, кто участвует в процедуре. Но опять-таки последнее слово за вами.

Я имею в виду — потом. Что будет с Алексом?

— Наши сотрудники о нем позаботятся. Повторюсь, у них большой опыт. Мы всегда выделяем для пациентов двух сопровождающих: один остается с родственниками, второй занимается подготовкой процесса. Затем, как полагается в случае самоубийства, мы вызовем следователя и полицию, но Алексу разговаривать с ними не обязательно. Для соблюдения законности

будет достаточно нашего свидетельства и подписанного вами заявления. Не волнуйтесь: мы ставим защиту пациентов и их близких превыше всего.

Спасибо. Это именно то, что я хотел услышать.

Я поинтересовался, как много насчитывается людей, которым герр Шефер уже помог умереть. По моим прикидкам, выходило по человеку раз в четыре дня.

— Да, примерно так и есть, — подтвердил герр Шефер.

У вас процветающий бизнес, — написал мистер Питерсон.

— Надеюсь, это комплимент? — спросил герр Шефер.

Мистер Питерсон кивнул.

— В таком случае благодарю, — сказал герр Шефер. — Вы, наверное, знаете, что многие относятся к этому иначе. Как ни странно, они полагают, что смерть и бизнес несовместимы. Что смерть должна вызывать лишь сострадание. Надеюсь, вы не разделяете подобных взглядов. Позвольте задать вам такой вопрос: кому вы доверили бы нести ваш гроб — тому, кто будет держать его крепко и уверенно, или тому, кто его уронит, потому что от горя у него задрожат руки?

Мистер Питерсон снова кивнул. Во все время разговора глаза герра Шефера хранили все то же строгое выражение.

— Что ж, будем считать, что мы пришли к согласию. С некомпетентностью отдельно взятых политиков и чиновников мы вынуждены мириться, но в бизнесе, связанном со смертью, она непозволительна. Если у вас больше нет вопросов, предлагаю завершить нашу сегодняшнюю встречу. Ваше время слишком ценно. Вы уже решили, чем займетесь перед визитом к врачу?

— Посмотрим Цюрих, — ответил я.

— Это хорошо, — одобрил герр Шефер. — Здесь есть что посмотреть. А завтра вечером? И где вы намерены ужинать? Могу порекомендовать вам несколько отличных ресторанов. Кроме того, я сам недурно готовлю мясо по-бургундски и с радостью приглашу вас к себе.

Я посмотрел на мистера Питерсона. Он пожал плечами и как-то кривовато улыбнулся. Я тоже пожал плечами.

— Мы с удовольствием принимаем ваше приглашение, — сказал я. — Только вам придется объяснить, как до вас добираться. К сожалению, у нас нет навигатора.

Для начала мы решили просто прогуляться по городу. Пересекли весь Альтштадт с его площадями, церквями и украшенными часами башнями, с полдюжины раз переходя с одного берега реки Лиммат на другой. На трамваях, в которые я закатывал коляску мистера Питерсона, добрались до Оперы, Ратуши, музея Кунстхаус и дома на Унионштрассе, где жил в студенческие годы Эйнштейн. Табличка на фасаде сообщала:

Hier wohnte von 1896–1900 der grosse Physiker und Friedensfreund Albert Einstein

Я перевел мистеру Питерсону:

— С тысяча восемьсот девяносто шестого по тысяча девятисотый год здесь жил великий физик и друг мира Альберт Эйнштейн.

Друг мира?.. — не понял мистер Питерсон.

— По-немецки Friedensfreund, — пояснил я. — Freund— это «друг», a Frieden, если я ничего не путаю, «мир». В значении антонима войне.

Пацифист? — предположил мистер Питерсон.

— Пожалуй, — согласился я. — Ваш перевод точнее моего.

Заходить в дом Эйнштейна мы не стали. Мы вообще не заходили ни в один из попавшихся по пути музеев, церквей или галерей. Мистер Питерсон сказал, что его не привлекают закрытые помещения, в которых стоит мертвая тишина. Ему гораздо больше нравилось на улице, где кипит жизнь. Он не хотел застревать на одном и том же месте, и потому мы все время передвигались.

В отель мы вернулись задолго до встречи с доктором Райнхардт, назначенной в номере мистера Питерсона. Мы сели в кресла ар-деко, а доктор Райнхардт устроилась в паре футов от нас на краешке дивана с рахитичными ножками и одиноким подлокотником. Как и говорил герр Шефер, она оказалась очень приветливой, но расспрашивала мистера Питерсона очень подробно. Ему приходилось давать на ее вопросы такие же подробные ответы, поэтому беседа затянулась надолго.

Доктор Райнхардт поинтересовалась, что у мистера Питерсона с левой рукой. Он рассказал, что несколько дней назад упал и руку ему перевязали в больнице. (Вторую часть истории он опустил — на мой взгляд, совершенно правильно.) Затем последовала целая серия вопросов о ПСП и влиянии болезни на образ жизни мистера Питерсона. Пожалуй, эта часть беседы далась ему легче всего: он просто перечислил неоспоримые факты. Сложности возникли, когда всплыла тема предыдущей попытки самоубийства, в результате которой мистер Питерсон на полтора месяца попал в психиатрическое отделение больницы. Разумеется, этот факт фигурировал в его медицинской карте, и тут уже разговор перешел в плоскость, атмосферой напоминавшую «Уловку-22».

Как следовало из объяснений доктора Райнхардт, в Швейцарии назначение наркотических и обезболивающих средств находится под строгим контролем. Существует грозная статья закона с таким же грозным названием — die Bet"aubungsmittelverschreibungsverordnung, — пугающим даже тех, для кого немецкий язык с его бесконечно длинными словами является родным. Вместе с тем, уверила нас доктор Райнхардт, по существу, в этом самом «die Bet"aubungsmittelverschreibungsverordnung» нет ничего сложного — по крайней мере в том, что касается самоубийства при медицинском содействии. Закон подразумевает исполнение трех разумных правил: пациент должен явно выразить желание умереть, желание должно быть твердым, а сам пациент — находиться в здравом уме. Именно последний пункт и представлял собой проблему, поскольку согласно разделу МКБ-10 Международной классификации болезней, описывающему психические расстройства, в медицинской практике любая попытка суицида считается признаком нарушения психического здоровья.

Мистер Питерсон исписал больше страницы, подробно изложив, как попал в больницу, где его полтора месяца насильно пичкали прозаком, хотя никакой «депрессии» у него не было, — во всяком случае, до тех пор, пока за него не взялись психиатры.

В депрессию меня вогнало пребывание в больнице, а не наоборот, — заключил мистер Питерсон.

К счастью, доктор Райнхардт согласилась с тем, что прежний диагноз «депрессия» не может служить ключевым фактором при принятии решения, и осталась более чем удовлетворена объяснениями мистера Питерсона. Все, что ей требовалось, — убедиться, что в настоящее время пациент мыслит ясно и его желание уйти из жизни не вызвано каким-либо недавним эпизодом, ввергнувшим его в состояние депрессии. Что, кстати, подтверждалось уже тем обстоятельством, что мистер Питерсон подал заявку на эвтаназию пятнадцать месяцев назад. Одним словом, доктор Райнхардт пришла к выводу, что может выписать препарат, не нарушая положений die Betaubungsmittelverschreibungsverordnung.