Всемирная история в 24 томах. Т.5. Становление государств Азии
Шрифт:
Как грязен мир! Никто меня не знает,
И некому свою открыть мне душу.
Я знаю, что умру, но перед смертью
Не отступлю назад, себя жалея.
Пусть мудрецы из глубины столетий
Мне образцом величественным служат.
ОДА МАНДАРИНОВОМУ ДЕРЕВУ
Я любуюсь тобой —
мандариновым деревом гордым,
О, как пышен убор твой —
блестящие листья и ветви.
Высоко поднимаешься ты,
никогда не сгибаюсь,
На прекрасной земле,
где раскинуты южные царства.
Корни в землю вросли,
и никто тебя с места не сдвинет,
Никому не сломить
вековое твое постоянство.
Благовонные листья
цветов белизну оттеняют,
Густотою и пышностью
радуя глаз человека.
Сотни острых шипов
покрывают тяжелые ветви,
Сотни крупных плодов
среди зелени свежей повисли,
Изумрудный их цвет
постепенно становится желтым,
Ярким цветом горят они
и пламенеют на солнце.
А разрежешь плоды —
так чиста и прозрачна их мягкость,
Что сравню я ее
с чистотою души благородной.
Но для нежности дивной
тончайшего их аромата,
Для нее, признаюсь,
не могу отыскать я сравненья.
Я любуюсь тобой,
о юноша смелый и стройный,
Ты стоишь — одинок —
среди тех, кто тебя окружает.
Высоко ты возвысился, и, никогда не сгибаясь,
Восхищаешь людей,
с мандариновым деревом схожий.
Глубоко твои корни
уходят в родимую землю,
И стремлений твоих
охватить нам почти невозможно.
Среди мира живого
стоишь независим и крепок
И, преград не страшась,
никогда не плывешь по теченью.
Непреклонна душа твоя,
но осторожны поступки,—
Ты себя ограждаешь
от промахов или ошибок.
Добродетель твою
я сравню лишь с твоим бескорыстьем,
И, живя на земле,
как луна и как солнце, ты светел.
Все года моей жизни, отпущенные судьбою,
Я хочу быть твоим
неизменным и преданным другом!
Ты пленяешь невольно
своим целомудрием строгим,
Но за правду святую
сражаешься стойко и твердо.
Пусть ты молод годами
и опытом не умудрен ты,—
У тебя поучиться
не стыдно и старцу седому.
С поведением Бо И [119]
я сравнил бы твое поведенье,
Да послужит оно
для других благородным примером.
СУН ЮЙ (ПРИМЕРНО 290-223 IT. ДО НАШЕЙ ЭРЫ)
119
Бо И — добродетельный муж древности, живший во времена чжоуского У-вана (XI в. до н. э.). Как гласит легенда, он и его брат, наследники князя Гучжу, столько раз уступали друг другу престол, что его в конце концов захватил другой. Они единственные осудили поход У-вана, предпринятый против его сюзерена, тирана Чжоу Синя. Когда же У-ван сверг и убил Чжоу Синя, они ушли в горы и, не желая есть хлеб нового владыки, питались одним папоротником. Когда им сказали, что папоротник тоже принадлежит У-вану, они предпочли умереть с голову, но не отступились от своих принципов.
Сведения об этом поэте отрывочны и противоречивы. Известно лишь, что он был младшим современником и земляком Цюй Юаня — правда, не столь знатным и, по-видимому, более бедным.
Сун Юй писал в том же одическом жанре, что и Цюй Юань, но из-под его кисти оды выходили иными. Поэт позволяет себе такие образы и сопоставления, которые его предшественник счел бы вульгарными. Достаточно вспомнить его знаменитую «Оду похотливости Дэн Ту-цзы». Защищаясь от обвинений недруга, посоветовавшего царю не брать поэта с собой на женскую половину дворца, Сун Юй рисует несравненный облик деревенской красавицы, против чар которой он держится уже третий год. И тут же обрушивается на своего противника: «Жена его с лохматой головой, с кривулей вместо уха, и зубы очень редкие, и боком как-то ходит, сутулая какая-то. Да ко всему тому парша у нее и геморрой!», а он льститься даже на такого урода — поистине похоть Дэн Ту-цзы не знает границ! И тому же Сун Юю принадлежит описание женщины божественной, красоты неземной, любовь к которой возвышает и очищает человека. «Не говоря уже о том, что в дальней древности таких никто не знал, но и средь нас живых таких не видывал опять-таки никто. То — красота редчайшего смарагда, то — вид какого-то алмаза дорогого. Не мне, не мне воспеть ее!» — восклицает поэт в «Оде святой фее», и не находит выразительных слов, чтобы нарисовать ее портрет. Портретные описания Сун Юя, детально изображающие внешность женщины, — первые в китайской литературе, а его оды породили крылатые выражения, которым суждено было жить в Китае тысячелетия.
СВЯТАЯ ФЕЯ
(Перевод В. М. Алексеева)
ПОЭМА
Чуский князь Сан с поэтом Сун Юем гулял по берегу Юнь-мэна и Юю повелел воспеть в стихах то, что случилось там, в Высокой горе Тан. В ту же ночь Юй лег спать и во сне имел встречу с той девой святой. Была она очень красива, и Юй подивился немало. Наутро он об этом князю доложил, и князь спросил: «Что ж это был за сон?» Юй отвечал: «Вечером, после обеда и ужина, моя душа пришла в смятение, неясное какое-то волнение, как будто бы мне предстояла какая-то радость... Я сам был не свой, весь в тревоге, в томленье каком-то, И не понимал, что творится со мной. В глазах у меня зарябили какие-то смутные, что-то рисующие очертанья, и вдруг мне как будто дающие что-то такое припомнить. Я как бы видел женщину, с наружностью причудливой, совсем невероятной. Заснул и во сне я увидел ее. Проснувшись же, вспомнить, что было, не мог.